Я пытался что-то сказать, но Ратмир Филиппович уже решительно встал:
— Простите, дела не ждут. Больше всё равно ничем помочь не могу. Приятно было познакомиться! Когда свой ресторан организуете, не откажите в любезности, пригласите. Охотно приду взглянуть. — Он обернулся: — Зоинька, с будущего коллеги не брать ничего! Когда-нибудь он у себя нас угостит!
Ратмир Филиппович не спеша удалился. А я остался сидеть с доброй третью коньяка, оставшейся в бутылке, и в полной растерянности.
С досады выпил еще рюмку, потом еще одну. Моя китаяночка порхала вокруг других посетителей, больше не обращая на меня внимания. Григорий Зиновьев, протянув ко мне руку с видеоэкрана, опять завел свою речь о силе пролетарского духа.
Я осторожно поднялся и двинулся к выходу. Ноги, напряженные готовностью к бегству, слушались плоховато. Наткнулся на чей-то столик, извинился, покорно кивнул в ответ на реплику "пьяный урод!". И — вышел на улицу, где верхом на пластмассовом льве, ужасаясь невидимому наводнению, всё так же стыл под редким снегом пластмассовый пушкинский Евгений. Никто и не пытался меня остановить.
10.
— Ничего ты не провалил! — успокаивала Мила. — Нормально выступил для первого раза.
Мы проводили с ней, как всегда в постели, разбор моей неудачной вылазки.
— Провалил, провалил! Дурак я, бездарь!
— Но ты же не знал, что об охране говорить не стоило.
— Я потоньше что-то должен был придумать, а так — он провокацию почувствовал.
— Не расстраивайся, — Мила поцеловала меня в щеку. — Для следующего захода и потоньше сообразишь.
— Да мне туда вообще теперь не сунуться, слишком явно будет! Хотя…
— Давай, давай! — подбодрила Мила.
— Всё равно я должен их с Акимовым свести, так зачем ходить словно коту вокруг горячей каши…
— Ну?
— А вот, явиться туда опять, в ресторанчик — и сразу карты на стол: так, мол, и так, знаю, что вы за птицы. И есть у меня приятель, прогрессивный олигарх, желает с вами познакомиться.
— Убьют! — вздрогнула Мила.
— А как иначе? Тут уж — либо пан, либо пропал.
Миле такая идея не понравилась:
— Другого ничего не придумаешь? Чтобы втереться к ним понемножку?
— Не с моей головой. Аналитик-то я, может, и сильный, но какой из меня шпион! Соображалки нет, а всё образование — из советских детективов. Видела бы ты, как я следы путал, когда из ресторанчика этого к тебе возвращался: сначала такси поймал, потом в метро нырнул, там дважды платформы перебегал и в разные стороны ехал, прежде чем на твою ветку перейти. Вот посмеялась бы!
— Хорошенький смех… А с чего ты взял, что Акимов — прогрессивный?
— Ну, сказать разумникам хоть что-то надо. Я же сам пока не знаю, с какого бодуна его вдруг в подполье потянуло. Только догадываться могу. И вообще, он хоть олигарх, но на человека немного похож. Остальные-то — обезьяны.
— Боюсь я, — пожаловалась Мила.
— Тут уж бойся, не бойся…
— Простите, вы не подскажете, как отсюда мне добраться до Пяти Углов?
Я обернулся — и на миг замер от удивления: вопрос прозвучал на чистом русском языке, да еще с теми интонациями, по которым почти без ошибки можно отличить исчезающую породу интеллигентов, а между тем оказавшийся рядом со мной человек был внешне типичным "гостинцем" — темноликим, скуластым среднеазиатом с монгольскими глазами. Кажется, он уловил мое замешательство: улыбнулся виновато и сочувственно.
Мы стояли на Дворцовой набережной, пустынной в этот промозглый день февраля. Я здесь оказался потому, что с утра долго крутился вокруг "Евгения и Параши", собираясь с духом и мыслями. Да так и не расхрабрился, так и не сложил в голове решительного обращения к Ратмиру Филипповичу. И от проклятого ресторанчика на Литейном ноги сами отнесли меня к Неве, к Зимнему, где я не был давным-давно.