Но "гостинец" только произнес:
— Цивилизация одна.
Удивление пересилило мою осторожность:
— А как же — Запад есть Запад, Восток есть Восток?
— Чепуха! — ответил он. — Киплинг был даровитым, но поверхностным поэтом. Видел краски своеобразия, а в суть не проникал. Мы вовсе не другие, и уж тем более ничуть не умнее и не глупее вас. Мы просто отстали на общем пути, совсем немного, на несколько поколений. — Он помолчал и добавил, как бы в утешение: — Но общий конец нас объединит.
С минуту мы шагали молча. Потом я сказал:
— У нас в России в таких случаях задают вопрос: "Кто виноват?"
— Вы, — спокойно ответил он, как о чем-то само собой разумеющемся.
— Кто — мы? Европейцы?
Он согласился:
— И европейцы, и американцы. Но прежде всего — именно вы.
— Русские? — неприятно удивился я. — Почему?
Вдруг вспомнилось время, еще до введения обязательных телефонов, когда наши подростки стали отращивать длинные волосы. В городе тогда орудовали "желтые пантеры" — группы молодых "гостинцев", охотившиеся за скинхедами. Длинноволосых "пантеры" не трогали.
— Вы больше всех обещали, — сказал "гостинец".
— Ну, создать справедливое общество никому на свете не удавалось. То, что мы взялись за это и провалились, говорит о нашей наивности. Но при чем здесь вина?
"Гостинец" покачал головой:
— Вы не только обещали, вы больше всех и могли.
— Построить коммунизм? — оторопел я.
— При чем тут коммунизм! Вы создали искусство и литературу выше всех религиозных книг, всех политических теорий. Вы доказали, что жизнь не сводится к удовлетворению животных потребностей, что в ней и без бога есть высший смысл. Вы заставили многих в это поверить.
— А потом? — спросил я.
— А потом, как только вам представилась возможность набивать брюхо, вы показали себя такими же, как все. Еще и хуже всех, потому что другие ничего не обещали миру и никого не обманывали.
— Ну, спасибо! — только и выдавил я. Прозвучало это, кажется, с детской обидой. — А вам не приходит в голову, что русские тоже бывают разные? Что многие из нас, несмотря ни на что, сохранили душу?
— Не приходит. Я просто знаю это, иначе жил бы не в России. Но именно те, кто не променял душу на жратву, кто не дал себя оболванить кликушеством, что вы и в любой мерзости самые великие, — именно они и виноваты больше всех.
— Даже больше всех?! Но, позвольте: вот я, например, считаю, что сохранил душу. Чем же я виноват? Что, по-вашему, такие русские, как я, могли сделать?
— Не знаю, что вы могли бы сделать, — сказал "гостинец". — Не знаю, потому что вы даже не попытались сделать хоть что-нибудь.
Я подумал о разумниках. С чего ни начни, всё равно приходишь мыслями к ним. Разумники были единственными, кто пытался действовать, пусть по-дурацки, лобовой атакой. Да и они скоренько заткнулись и превратились из борцов в подпольных рэкетиров. Слыхал ли мой "гостинец" о разумниках? Говорить с ним об этом, пожалуй, не стоило.
Некоторое время мы молча шагали вдоль здания Главного штаба. На рекламных экранах, расставленных вокруг всей площади, переливались яркими красками новые модели автомобилей и панорамы элитных коттеджных поселков в заповедных местах.
— У вас есть дети? — почему-то вдруг спросил я.
— Двое, — ответил он.
— При вашем-то мировоззрении — двое детей? Вы нелогичны. Я не такой глубокий пессимист, и то постарался их не заводить.
Он лишь развел руками.
— Знаете что, — сказал я, — могу предложить вам только одно решение проблемы. Временное, конечно, решение, зато эффективное.
— Да? — заинтересовался он.
— На Невском проспекте всё очень дорого, но если перебраться на другой берег Невы, на Васильевский остров, то в пяти минутах ходьбы от моста есть неплохой и дешевый кабачок. Мне кажется, граммов по двести пятьдесят "Петровской особой" под маринованные грибочки нам бы сейчас здорово помогли.
— Нет-нет! — как будто испугался "гостинец". — Благодарю вас, но не могу! Для меня это исключено!
— Религия? — осторожно спросил я.
— Гастрит, — вздохнул он. И остановился: — Я, пожалуй, пойду по маршруту, который вы нарисовали. Может быть, на прощанье обменяемся контактами?
Я чуть было не начал диктовать свой телефонный номер, да вовремя спохватился, что на руке у меня теперь ублюдочный телефон агента. Дать электронный адрес? Но если за мной ведется слежка, то открытые имэйлы тем более могут прочитать. Наблюдатели, вероятно, уже засекли мою переписку с секретарем Князевым. Идиотское словоблудие — князевское природное и натужное мое, которое мы используем вместо шифра, не могут скрыть главного: я связан с Акимовым, что-то для него делаю. И если симпатичный "гостинец" напишет мне, то, чего доброго, притянет к себе внимание крадущихся за мной. Не хотелось его подвести.