— Валун, — только и смог выдохнуть он, — ты что?… — глаза его от испуга выкатились, губы дрожали.
— Гаденыш! — вцепившись в его куртку, я еще раз рванул Сапкина к себе, а потом бросил назад и снова долбанул башкой о ржавое железо. — Ты кем себя вообразил, кретин?! Ты что за мной ходишь, что вынюхиваешь?!
Но эффект внезапности уже прошел. Казалось даже, что последний удар, встряхнувший мозги Сапкина, привел его в чувство. Он подобрался, на губах выступила обычная издевательская усмешка:
— Бей, бей, — сказал он, — сядешь! Лучше всего — убей, тогда вообще не выйдешь!
И, самое мерзкое, он был прав.
— Захочу, убью! — заорал я. — Так убью, что концов не найдут!
Но это был уже крик бессилия, пустой блеф. Я выпустил его.
Сапкин демонстративно поправил и разгладил на груди свою куртку:
— Вляпался ты в дерьмо, Валун! Сам не представляешь, в какое! — он рассмеялся отвратительным трескучим смешком: — Вляпался дурачок, со своим новым хозяином вместе!
Я сжал кулак, замахнулся:
— Если еще раз увижу, что ты за мной ползешь…
— То что будет? — ухмыльнулся он.
И под его презрительным взглядом я тяжело опустил руку.
А Сапкин вдруг остервенился, зарычал, оскалив зубы и раскрыв напоказ свои ладони в ссадинах:
— Видал?! — Потом пощупал свой затылок: — Вот, и шишка сзади. Ты уже года на два тюрьмы расстарался, я тебя не сдаю только по собственной доброте! А ходить мне еще за тобой или нет, решать не ты будешь. Может, и не стану больше ходить, главное уже выходил.
Он шагнул из ниши прямо на меня (пришлось посторониться), подобрал с асфальта и отряхнул свою шапчонку. Опять испустил пукающий смешок:
— Ты, Валун, еще свое получишь! Тогда посмотрим, кто из нас кретин! — и вышел из подворотни.
Меня трясло от бешенства. Понадобилось несколько минут, чтобы я сумел справиться со своими нервами и начать действовать. Просторный двор с детской площадкой в центре был пуст. Я быстро вошел на эту площадку, встал между качелями и горкой для катания малышей. Прикинул, что если вести разговор отсюда, не повышая голос, в домах за окнами не услышат. На всякий случай внешний звук на телефоне отключил, а в ухо вставил наушничек. И позвонил Биллу.
Он выслушал мой рассказ о столкновении с Сапкиным, не перебивая, и продолжал молчать, когда я закончил. Я даже подумал, что Билл сейчас не один в своем кабинете. Спросил его:
— Ты говорить-то можешь?
— Могу, могу, — ответил он и опять напряженно замолчал, видимо, осмысливая ситуацию.
— Подловили нас, Билл. Выходит, наружная слежка — не такая уж глупость.
— М-м-да, — неопределенно проворчал он.
— Подвел я тебя?
— За меня не ссы, отлягаюсь! Скажи лучше, что об этом думаешь, аналитик?
— Я так понял, Сапкин работает не на ГУБу и вообще не на какую-то государственную спецслужбу.
— Как ты это высчитал, Шерлок Холмс?
— Ну, я ему сгоряча всё же хороших пиздюлей навешал, а он меня сдавать в полицию не стал. Значит, боится раскрыть, что ходил за мной, боится засветить хозяев своих.
— Кто ж они, по-твоему?
— Какая-нибудь мафия.
— В наше-то время неизвестная мафия? — усомнился Билл. — Без офисного небоскреба и рекламы на телевидении?
— Может, как раз всем известная. Просто сейчас за такое дело взялась, что надо его провернуть шито-крыто. Не я же их интересую и не ты. Им от Акимова что-то нужно или от разумников.
Билл опять помолчал. Потом спросил:
— Уверен, что убежище твое не раскрыто? — даже по защищенному телефону он не стал называть Милу.
— Девяносто девять процентов.
— Что собираешься делать, куда сейчас двинешься?
— В убежище, а куда мне еще податься? Тем более, шифратор у меня там остался. Буду письма писать. Похоже, дело всерьез поворачивается, прикрытия твоего может не хватить. Пусть Акимов тоже подсуетится.
— Логично, — согласился Билл. — Действуй, держи меня в курсе. — И вдруг встревожился: — Валун, только смотри, ты Сапкина этого в самом деле не вздумай грохнуть! Под горячую-то руку.