Ядринцева поспешно вышла на улицу, в полном недоумении постояла у крыльца: где же, в самом деле, Лаврова? — и зашагала на огонек соседнего дома.
Оттуда она вышла через полчаса с поджатыми губами, вся в багровых пятнах. С первого же слова соседи сказали ей, что Катерина Лаврова вот уже лет десять, как стала сектанткой, истовой и усердной баптисткой.
— В молельне ищите ее, теперь она там, в Москве, — не без ядовитой усмешки прибавила словоохотливая соседка. — А храпит это ее муженек: поди, в ночную смену идет или выпил. — Она подумала и прибавила: — Была у нее дочка, да поездом задавило. Давно уж это случилось. Живут как на постоялом дворе с мужем-то, всяк в свою сторону глядит. Это второй у нее.
Ядринцева пробормотала почти неслышно:
— Знаю.
С трудом выдержала она обратную дорогу, хотя попала в состав с сокращенными стоянками, — поезд пролетал станции, то и дело надрывно свистя. «Скорее, скорее!» — мысленно повторяла Ядринцева. Какую новость везла она на завод, в цех, к Пахомову! Уж лучше бы Лаврова и в самом деле выпивала с мужем: все-таки это куда обыкновеннее, проще. А то — сектантское изуверство… Что же, что теперь делать ей, Ядринцевой, рекомендательнице?
И постепенно она пришла к единственно возможному, как ей казалось, решению: ответить за все, сполна ответить, как положено коммунисту.
Но такой тяжкий груз невозможно было приволочь домой, в одинокую комнату, где не с кем и словом перемолвиться. Поэтому она отправилась на завод и почти бегом пробежала по двору, еще издали увидев, что окна в парткоме освещены.
Пахомов сидел один над полуисписанным и густо перечерканным листом бумаги. Он поднял голову на звук отворяемой двери, на усталом лице его изобразилось изумление: в такой час Ядринцева, аккуратная служака, никогда — если не было собраний или заседаний — не появлялась на заводе. К тому же она была не похожа на себя: носатое, немного птичье лицо ее посерело, губы пересохли и стали вовсе бесцветными, под глазами набухли вялые мешочки.
— Привезла тебе новость о Лавровой, — чуть не с порога сказала она.
— О Лавровой?
За долгий день, наполненный различными хлопотами, Василий Иванович успел забыть, кто такая Лаврова. Впрочем, сейчас же спохватился:
— А-а, это награжденная… Ты ведь хотела завтра навестить?
— Уже навестила, — почти срываясь в крик, проговорила Ядринцева. — И знаешь, кто она оказалась? Сектантка.
— Кто? — не понял Пахомов.
Ядринцева необычным для нее грубым голосом, в котором слышались злость и отчаяние, повторила:
— Баптистка крещеная, вот кто. Святоша.
— Это точно? — помолчав, спросил Василий Иванович.
— Куда точнее. Соседи сказали. Вот уже лет десять.
— Не знаешь людей, товарищ Ядринцева, — тихо заметил Василий Иванович, и Аполлинарии послышалось: «Не знаешь, а рекомендуешь».
— Можешь ставить вопрос на парткоме, — сказала она и с холодной решимостью добавила: — Отвечу, как положено коммунисту.
Скуластое лицо Пахомова дрогнуло и от висков стало заливаться розовым, болезненным румянцем.
— Дело ведь не в том, что она верующая. По существу надо судить: заслуживает ордена как производственница или не заслуживает? Не о себе, товарищ Ядринцева, думать надо. Пожалуй, это и лучше, что вы не встретились.
Ядринцева сделала слабое движение протеста. Но Пахомов словно ничего не заметил.
— Святоша, говоришь? А еще что соседи рассказывают?
Аполлинария пожала плечами.
— Муж действительно у нее пьет… Дочь, говорят, была… ее поездом задавило.
— Когда? — быстро спросил Пахомов.
Ядринцева только тут сообразила, что не догадалась спросить, когда это случилось, и не очень твердо ответила:
— Уже давно. — И, подумав, прибавила более уверенным тоном: — Во всяком случае, еще до меня, я бы помнила. Ну, и до тебя, конечно.
— Опять ты да я. А т ы, — он подчеркнул это слово, — т ы не связала гибель ребенка и сектантство Лавровой?
— Как то есть «связала»? Откуда же я…
— Ну хорошо. Баптисты, говоришь? — Пахомов крепко потер шишковатый лоб и непонятно закончил: — Саргассово море.
— Что такое? — растерянно и даже с обидой спросила Аполлинария.
— Есть, товарищ Ядринцева, такое море: Саргассово. В Атлантике оно, у берегов Флориды. Там в сплошных водорослях — саргассах — даже большим кораблям туго приходилось когда-то. Ну, скажем, во времена парусного флота.
— А-а, — протянула Ядринцева и уже окончательно разобиделась: малый она корабль, старый, раз запуталась в каких-то водорослях…