Тетя Поля не могла себе позволить даже и мысли о том, что Катерина Лаврова «отпадет» от веры. Непростимый это будет грех, и ляжет он не только на Катерину, но и на нее, старую Пелагею. Ужасная, непосильная ноша, и это перед последними вратами жизни, за которыми уже отворены другие врата — жемчужные.
Нащупывая, как слепая, верную и самую короткую тропу к сердцу вчерашней сестры, тетя Поля смиренно спросила:
— Ты что же, Катя… иль уже получила медаль-то?
Катерина ответила скупо, едва разлепив губы:
— Не медаль а орден. Нет еще.
— Орден… Ну что же, не одна ты получаешь. Трудишься, вот и дали.
— Да, — обронила Катерина.
— Вера и труд рядом живут, — осторожно добавила тетя Поля. — Сама знаешь, не из корысти мы трудимся, верующие, не из тщеславия, но ради служения Христу.
— Знаю, — односложно откликнулась Катерина: изречения эти она слышала почти в каждой проповеди.
И вдруг в памяти словно вспыхнули и обожгли ее слова секретаря парткома Пахомова: «Я тружусь не для загробной жизни, а для живых людей… и не боюсь перестараться, перейти стопроцентную норму, я жадный». Катерине даже дышать трудно стало.
А когда услышала она увещевающие слова тети Поли: «Ну чего же ты замутилась?», то порывисто выпрямилась, и тетя Поля даже откачнулась, замолкнув на полуслове: перед нею сидела какая-то совсем иная, незнакомая женщина, прямая, темнобровая, румяная, с широкими, почти по-мужски развернутыми плечами и блестящим, прямо-таки пронзающим взглядом.
«Слепа ты, старая, — с отчаянием подумала тетя Поля, — вырастила в божьем гнезде не голубя, а ястребицу хищную!»
И тут заговорила Катерина — громко, несвязно, то и дело замолкая, словно задыхаясь:
— Какая там корысть… не из корысти работают… Ты что думаешь? Пуговицы к штанам мы там вытачиваем?
— Бог с тобой, сестра… — прошептала тетя Поля: она не могла прийти в себя от изумления.
— Обожди! — властно крикнула Катерина. — Не пуговицы, а крылья к самолетам… да! Вот этими руками! — Она потрясла большими смуглыми кулаками. — Когда надо было смерти не бояться — не боялись, под бомбами работали… Рабочие… не думай, они гордее нас с тобой. И по земле тверже ходят, с молодых лет…
— Наши тропы на небесах, в горниим чертоге, у нашего отца, — быстро проговорила тетя Поля. Она взяла себя в руки и приняла решение, как ей сейчас представлялось, единственно возможное: угрозить Катерине, напомнить о власти общины, где она приняла святое крещение. Крещение же есть клятва Христу, на всю земную жизнь клятва, до последнего вздоха.
— И радоваться умеют… и горевать… не по-нашему, — неожиданно прибавила Катерина потише, поглуше, и в глазах у нее прошла тень, словно от внезапной боли.
Она не хотела повторять слова «они» (это Зойка-то ее, или Степанида, или любая клепальщица из цеха «они»?), но и не смела еще произнести прямого и ясного «мы». Тетя Поля поняла, на что замахивалась Катерина в своем до беспамятства жарком запале: значит, утешение она получила в общине вроде как ненастоящее?
— А как они, — не без хитрости спросила тетя Поля, — как они, лучше, что ли, радуются и горюют?
— Обыкновеннее, — задумчиво, словно для себя самой, сказала Катерина. — Смелее. И с горем смелее встречаются.
— «Смелее»! Господь посылает тебе, человек, испытание, а ты «смелее» его отбрасывай от себя, так, что ли?
Тетя Поля с горестным укором глянула на Катерину.
«Грешница! — хотелось ей крикнуть. — Великая грешница в тебе восстала! Плоть ноне тебя поборает!»
И как же раньше не разглядела она в Катерине этого большого, налитого силой тела, этих жилистых кулаков и этого упрямого, скуластого лица!.. Разве такая будет лежать ниц перед господом?
— Помнишь ли, что приняла святое крещение? — тихо спросила тетя Поля, когда Катерина замолчала.
Та не ответила, только свела густые брови.
— Неужели низринешься, сестра?
Голос у тети Поли упал до свистящего шепота, так страшно было ей произнести эти слова.
— Сама ничего не знаю, — прошептала Катерина.
Губы у нее раскрылись, глаза остро и влажно блеснули.
— А ты поплачь, поплачь! — с жаром, радостно посоветовала тетя Поля.
— Ничего не знаю, — повторила Катерина уже более спокойно и опустила глаза. — Веры я не касаюсь.
«Кажись, и впрямь не понимает, что с нею творится… — подумала тетя Поля. — Надо ей угрозить, пока не поздно…»