В Кремль надо было прибыть к трем часам пополудни, поэтому на другой день Лавровой и Зое разрешили работать до обеденного перерыва.
Но еще до наступления этого часа Катерина успела приметить: Зоя с заговорщицким видом принялась шептаться со Степанидой и с пожилой клепальщицей. Все трое при этом поглядывали на Катерину.
Когда же время вплотную подошло к обеду, Степанида сунула Катерине ключ от своей квартиры — она жила рядом с заводом — и властно сказала:
— Ступайте переоденьтесь там… — Она запнулась, лицо у нее вдруг сделалось сердитым. — Ты, Катя, шкаф открой, там платье сготовлено. Надевай.
— Кто же сготовил? — не сразу спросила удивленная Катерина. — Твое, наверно?
— Не мое, а твое. Зоя, ты гляди, чтобы надела. — Широкое лицо Степаниды из сердитого сделалось просто зверским: это означало, что она растрогалась, но скрывает свое смятение. — Муженек тебе купил.
Катерина ничего не сумела ответить, только часто задышала.
— Что, думаешь, одна ты на свете, а? — сварливо заворчала Степанида, все старательнее, все яростнее скрывая размягчение чувств. — Вон и наши в цехе волнуются: в чем пойдет, как пойдет, да не сбилась бы, если заговорит… А к чему бы им волноваться? У них-то у самих ничего не прибавилось, — значит, за тебя рады, ты это понимай. Косу, тебе велят венцом уложить, слышишь?
— Слышу.
Катерина взглянула на подругу жалостными, подозрительно заблестевшими глазами.
— Пора тебе понять, Катя, — басовито сказала Степанида, — ни в горе, ни в радости ты не одна. Хватит одной-то в норе сидеть.
— Я и т а м не одна, — тихо, чтобы не расслышала Зоя, возразила Катерина.
— Скажешь тоже… Т а м жизнь хоронят, — пронзительно шепнула Степанида и для убедительности легонько потрясла своими сильнущими, прямо-таки мужицкими кулачищами.
В Степанидиной комнате Зоя, сбросив пальто, сразу же распахнула дверцы шкафа, и обе они, Катерина и Зоя, увидели новое шелковое платье в блеклых некрупных цветах.
Зоя вынула его и, не снимая с плечиков, бережно разложила на диване.
— Теперь причесываться, — скомандовала она, упиваясь своей в некотором роде начальственной ролью.
Катерина отвела смятенный взгляд от цветастого платья и послушно распустила косу. «Когда же Вася успел? — думала она, скрывая лицо душистой волной волос. — Позаботился… поди, сколько перебрал! Уж очень броское… Как надену?»
Но ей и рассуждать особенно не пришлось: в комнате, привлеченная шумом, появилась Степанидина соседка, молодая, но довольно уже грузная женщина в халате. Услышав, кто они и в чем тут дело, она с ходу принялась помогать.
Толстую Катеринину косу ловко уложила вокруг головы, а когда Катерина довольно-таки нерешительно натянула на себя новое платье, соседка с непостижимой быстротою переставила на поясе какие-то крючочки и пуговки, после чего, склонив голову к массивному плечу, безапелляционно заявил, что платье «ужасно» к лицу Катерине. Потом она сходила в свою комнату и принесла коробочку с пудрой и тюбик губной помады.
Катерина шарахнулась от всего этого, как от огня: ни пудриться, ни красить губы ей еще в жизни не приходилось.
— Ну что же, вот и разговелась бы ради такого случая, — со смехом сказала соседка, и Катерина окончательно смутилась.
— Спасибо, не требуется, — пробормотала она и заторопилась к выходу.
До Кремля предстояла не близкая дорога, надо было сделать две пересадки, но это уже была Зоина забота, и Катерина наконец-то могла погрузиться в сосредоточенное молчание.
Наступил торжественный и важный час жизни, вначале так ее устрашивший! Скоро она возьмет в руки с в о й орден, и как же это удивительно и непонятно: орден нашел ее, обыкновеннейшую женщину, среди миллионов людей огромной страны! Ошибка это или… Но ведь Пахомов сказал: «Имей в виду, Катерина Степановна: завод особо уважает клепальщиц».
Нет, теперь она не хотела, чтобы это было ошибкой.
Но если б могла она вместе с темным платьем снять с себя страх перед судьей всевидящим и робость перед земными простыми радостями, которым еще боялась отдаться безраздельно! И страх, и робость, словно тяжелая ноша, давят ее, горбатят, сгибают широкие ее плечи. Освободится ли она, отбросит ли могильную плиту или и дальше надвое будет жить — по-одному на заводе, по-другому в молитвенном доме? Лгать там или лгать здесь — выбирай…
— Нигде, — с досадой и болью вырвалось у нее: не умела, не могла она лгать.