— Дружить не умеет совсем, — Танька обличающе подняла коротенький толстый палец. — А уж рассорится — никак не простит.
— А зачем они врут? — упрямо, не поднимая глаз, шепнула Галя. — Нынче с одними дружатся, завтра с другими. Надо уж одно.
— Вот видите! — Таня торжествующе расхохоталась. — Тяжелый характер! Я одна с ней только и могу!
Она, верно, соскучилась сидеть, вскочила, отряхнула платье, отбросила веточку клена и независимо сказала:
— Ну, чего торопила меня? Я и позавтракать как следует не успела.
Галя тоже встала.
— Подожди, я хлебца вынесу.
В голосе ее слышалась покорность, — она, верно, боялась, что Таня уйдет. Вот как любила она эту румяную хохотушку, единственного друга, напоминающего ей о родине.
Она вынесла краюшку белого хлеба, обе подружки снова уселись на бревно и принялись аппетитно хрустеть корочкой.
И все-таки недолго пробыла Таня в гостях у Гали, заторопилась в парк культуры. Гале же хотелось посидеть с Верой, — они не виделись целую неделю.
Спеша, волнуясь, даже сердясь, Галя принялась рассказывать обо всем, что произошло с нею, когда она вдруг сделалась работницей, — правда, пока еще подсобной. Вера слушала внимательно, молча, боясь спугнуть девочку неосторожными расспросами: она, Вера, сразу поняла, что маленькая, пыльная фабрика, скорее всего мастерская, выделывающая, всего только бельевую пуговицу, явилась для Гали чем-то заветным, желанным, вроде страны чудес, — такой это был удивительный маленький человечек, Галя…
Директор фабрики принял обеих подруг, Галю и Таню, сверх комплекта, из сочувствия, и они работали сначала без нормы. Галя бегала взад и вперед с громоздкой корзиной, поднося ракуши к шлифовальным станкам. Кругом стоял колдовской шум, стенанье и скрежет. Сама того не замечая, Галя торопилась, как одержимая.
В первый же день она успела тайком сунуть нос в соседний цех. Там, в сумрачной комнате, стояла почти непонятная тишина: люди сидели, склонившись над маленькими шепелявыми станочками. Что они делали? Галя не посмела спросить.
Пробегая по «своему» шумному цеху, еле видная из-за корзины, она пристально рассматривала работниц и неловко им улыбалась. Она искала женщину, у которой было бы доброе лицо. И вот после некоторых колебаний остановилась возле худенькой шлифовальщицы.
Свалив очередную корзину ракуш, девочка нырнула за спину женщины и принялась наблюдать, как та работает. Шлифовальный камень напоминал обычную базарную точилку, ко только был больше. Он крутился перед глазами работницы с неудержимой быстротой. Вот работница взяла ракушу и осторожно, с силой прижала к плоскому, струящемуся ребру камня. Послышалось пронзительное шипенье, и от ракуши посыпались пыль и осколки.
Галя боялась дышать, пристально глядя на руки работницы и мысленно повторяя ее движения. Женщина опять взяла ракушу и прижала ее к камню.
— Ты что, девочка? — спросила она, внезапно обернувшись.
— Смотрю. Тетечка!.. Покажите мне, а?
— Во-от! — удивилась женщина. — Поставят тебя шлифовать — покажут. На то мастер есть.
Галя послушно схватила корзину и унеслась.
Но каждый раз, свалив порцию ракуш, она на минуту задерживалась около худенькой работницы и глядела на круглый, бешено вертящийся камень. После звонка тайком осталась в цехе и долго рассматривала и робко трогала пальцем грузный, медленно остывающий камень.
Целых два дня Галя не решалась заговорить с бледной шлифовальщицей, но та, должно быть, сама приметила девочку, и когда Галя снова заикнулась насчет шлифовального камня, женщина коротко ответила:
— Останься после звонка. Покажу.
И вот Галя стала все позднее являться домой, усталая, с кровоточащими пальцами: от неопытности она, случалось, прижимала к камню не только ракушу, но и руку. Она, кажется, немножко гордилась своей пораненной рукой, а к концу недели объявила бабушке, что тайком от мастера стала шлифовальщицей и скоро попросит дать ей станок…
Галя закончила рассказ и вопросительно взглянула на Веру широко расставленными, блестящими глазами.
— Очень все это хорошо, — сказала, улыбаясь, Вера. — И знаешь, мы с тобой, пожалуй, одинаково прожили эту неделю. Только я ничему новому не научилась. Вот если б, Галюша, и мне сейчас было пятнадцать лет…
— Вы и такая хорошая! — Галя порывисто прижалась к Вере. — Вы — как мама.
Они помолчали, думая друг о друге. И Галины мысли опять вернулись к фабрике.
— Там еще есть сверлильные станочки, они дырки делают. А рисовальщики нарезают на пуговице рисуночек. Ну, я не знаю… Может, научусь. Попробую, конечно.