Потом он представил себе, как через несколько часов снова будет орудовать лопатой, как будет смотреть на вспотевших Бакошей — отца и сына, и в сотый раз подумал, что же им нравится в этой ничтожной муравьиной работе.
Привратник в «Рабочей гостинице» взглянул на Рудо из-под очков, пробормотал что-то невыразительное и с трудом вывел на листке бумаги фамилию Рудо:
— Так поздно возвращаться нельзя.
Рудо пожал плечами и тихо направился по темному коридору. В комнате стояло пять кроватей. Две из них пустовали. Это были кровати Рудо и Тоно. Он быстро разделся, влез под ватное одеяло. Ребята храпели и не давали ему уснуть. Рудо смотрел на потолок и думал о Тоно: что же хорошего найдет он в доме Стано? С трудом закрыл он глаза.
Ночь кончалась, а сон не приходил. В голове перестало гудеть, зато в желудке появилась какая-то тяжесть. Он встал с кровати, потихоньку подошел к раковине, повернул кран, и вода полилась в рот, как дождь из желоба в рассохшуюся бочку.
Напившись, он сел на спинку кровати и вытащил из чемоданчика все свои рисунки. Уже брезжил рассвет. Он разложил их на постели и стал рассматривать. На этот раз вместо самоуверенности на его лице появилось разочарование.
«У вас хорошая рука, точная, — вспомнил он слова Крчулы, — но в ваших рисунках все мертвое, без движения».
— Мертвое, мертвое, — прошептал он, и схватив несколько рисунков, смял их в сердцах. Только несколько картинок он снова убрал в чемоданчик, остальные бросил под кровать, лег и повернулся лицом к стене.
Обыкновенно первое разочарование в своей жизни юноша переживает как тяжелый удар. Когда молодой поэт, который всем сердцем служил музам, вдруг прозреет и поймет, что у него нет таланта, что стихи, создаваемые им в бессонные ночи, не имеют никакой ценности, ему покажется, что все рухнуло. Ужаснувшись, он, наконец, поверит, что редакторы были правы, когда возвращали ему его творения с коротким письмом, в котором сообщали, что не могут их напечатать.
Пройдет много времени, пока такой человек придет в себя. Но у Рудо все было легче. Он пожалел, что не нашел пока места в жизни. Однако еще не перестал верить в свой карандаш художника. Поэтому решил, что не сдастся после первого поражения, что воспользуется знакомством с Крчулой, чтобы у него как следует поучиться…
В коридоре послышались мягкие шаги. Кто-то осторожно нажал на ручку двери и вошел в комнату. Рудо, притворившись, что спит, повернулся на другой бок и через щелочки век наблюдал за Тоно. Но когда увидел, что Тоно пробирается на цыпочках с ботинками в руках, не выдержал и рассмеялся.
— Эх ты, шляпа, — упрекнул его тихо Тоно. — Какого черта ты ушел?
— Мне было плохо.
Тоно подсел к Рудо на спинку его кровати, развязал галстук и заговорил шепотом:
— Там было здорово. А Ярка, скажу тебе, первоклассная баба. Я поступил мудро: больше уже не пил, факт. Только черный кофе. В воскресенье нас снова ждут. Знаешь что, Рудо, мог бы ты попросить Бакоша, чтобы к нам взяли еще одного парня? Стано меня просил. Это какой-то его знакомый.
Тоно закашлялся, а потом продолжал:
— Шикарно там было в полночь, факт. Пришел еще брат Стано, тот священник с Оравы. Это человек! А в женщинах как разбирается! В следующий раз и он придет. Это означает, — он поднял указательный палец вверх, — плюс еще одна красавица.
Он осмотрелся, расстегнул рубашку.
— Знаешь, Рудо, кого я сейчас встретил?.. Валко. Он на тачке вез кирпичи со стройки.
Рудо промолчал и словом не обмолвился, что тоже видел Валко, а Тоно продолжал:
— Крадет, черт деревенский, без всякого стеснения. Нам говорят, что наше общество изменяет людей. Но разве можно изменить Валко? Трудно представить, чтобы он вдруг стал жить интересами нашей стройки. Он заинтересован, может быть, единственно в том, чтобы там было поменьше сторожей. Кстати, в тачке у него между кирпичами торчала пустая бутылка. Зачем, ты думаешь, она ему понадобилась? — спросил Тоно и тут же ответил сам. — А для того, чтобы грозный страж старик Выпарина закрыл на время свое единственное око.
Рудо был приятно удивлен, что мысли их совпали, ведь и он так думал о Валко. Поэтому Рудо стал внимательно слушать Тоно.
— Смешно учить голубя, чтобы он вил общее гнездо для всех голубей. Из голубя не получится ни муравья, ни пчелы. Да и из человека не сделаешь пчелу, факт. Каждого интересует только свое личное. Какое там общество!
— Что ты думаешь о Бакошах? — спросил Рудо.
Тоно махнул рукой:
— То же самое, что о Валко, приятель. И они хозяйчики.
Рудо почесал, за ухом, и перед его глазами встали оба Бакоша: Мишо и Штефан. Мишо Бакоша он не хотел бы дать в обиду: тот ему нравился. Был смелым, партизанил в горах, и Рудо его уважал, да и не только уважал, но и завидовал ему, что тот был старше и участвовал в Словацком национальном восстании.
— Нет, Мишо не пан! — возразил уверенно Рудо.
— Ты еще не знаешь этих людей, а я раскусил их еще в университете. Главное для Бакоша — пост. Он наверняка хочет в директора пролезть. А мы для него — ничто. Случись, скажем, что-нибудь с тобой, он даже не поинтересуется, не поможет.
Пока Тоно говорил, он курил. Затем Тоно бросил окурок в раковину, умыл лицо и быстро разделся. Надел на себя пижаму с оторванными пуговками и повалился на кровать.
— Поспим, — произнес он кашляя, — завтра, собственно говоря, уже сегодня, я пас. На работу не пойду. Гуд бай!
Рудо снова вспомнил Валко. Ведь и он не спал ночь, до полуночи возился со своим возком, но он на работу явится. Определенно явится. Ему каждая крона дорога. А если бы он не строился, если бы ему не хотелось иметь свой собственный дом, любил бы он так деньги? В руках Тоно деньги легко тают, он даже цены им не знает. Если бы были небольшие заработки, то и Валко время от времени получал бы бюллетень и не являлся на работу, — занимался бы преспокойно строительством своего дома. «На болотах» сооружают здания для чужих людей, которых никто не знает. А в Боровом строят только для себя.
Сон и рой мыслей обрушились на Рудо, они слились воедино, как сливаются деревья и звуки с наступающей темнотой. Вдруг перед его мысленным взором появилось смеющееся лицо Ярки. Потом он увидел серьезную и молчаливую Еву. Видел длинные и тонкие пальцы художника Крчулы. Его сменил Валко со скрежещущей тачкой… Потом появились муравьиная куча, бегающие муравьи, голуби…
Рудо вздрогнул и открыл глаза. Стер со лба капли холодного пота и повернул голову к кровати Тоно. Тот лежал на спине с сигаретой в руке, и на его губах играла горькая усмешка.
— Сколько времени? — спросил Рудо.
Тоно удивился:
— Ты не спишь? И мне не хочется. Это от черного кофе. Ага, сколько времени? — вспомнил он. — Скоро будет пять.
Пять часов. Через час Рудо надо вставать. Он выпьет кофе, проглотит два рожка с сосисками, выпьет еще бутылку пива и затем начнет делать то же самое, чем закончил субботу. Будет бросать щебенку и при этом ломать себе голову: для чего он все это делает?
— Скажи, Тоно, — сказал он погромче, — ты не веришь во всевышнего?
Тоно от души засмеялся:
— Что тебе лезет в голову? Конечно, нет, я же образованный человек.
— Да и я уж не верю, — признался Рудо. — Но скажи, для чего человек живет?
— Спи, давай спи, — недовольно буркнул Тоно. — Хочешь знать, для чего человек живет? Цель-то у каждого своя. У Бакоша, например, — выполнять планы, у Валко — приумножать хозяйство, у Стано и его девок — красиво прожигать жизнь, а у тебя — швырять лопатой и мечтать о несбыточном. У меня же, грешного, — вечно бороться с тенью своего отца и для разнообразия устраивать порой себе встряски наподобие сегодняшней.
Он докурил сигарету, положил руки под голову и со вздохом добавил:
— Жизнь — это лотерея, выиграть в которой удается единицам. Во всяком случае, не нам с тобой. Спи…