– Наверное, приняла меня за дурака, – проворчал он.
– Нет.
Она схватила его руку и крепко сжала.
– На свете есть множество людей, не умеющих читать ноты. Для меня – настоящее чудо, что ты умеешь играть и сочинять музыку, не зная нот.
Он вздрогнул, будто она задела его за живое.
– Ханна, меня не интересует ни то ни другое. – Он взял ее руки в свои. – Ты представляешь, что я чувствовал, когда занимался с тобой любовью? Ты проложила дорогу к моему сердцу.
О Господи, надо его остановить. Не нужно, чтобы он вверял ей душу. Она исчезнет из его жизни, когда взойдет солнце, и унесет с собой воспоминания об этой волшебной ночи.
– Я хотел тебя так сильно, что это сводило меня с ума. Мне было необходимо быть с тобой, внутри тебя, быть частью тебя. Но я боролся с этим желанием, Ханна, пытаясь убедить себя, что спасаю твою честь. Но я спасал себя.
– Ах, Остен!
– Я с самого начала знал, что не смогу устоять перед тобой. Твоя смелость, твой ум, твоя доброта требовали жертв от того мужчины, который отважится тебя полюбить. Потом ты пришла ко мне в спальню, моя смелая, гордая Ханна. И отдалась мне, хотя я не достоин даже твоего мизинца. Ты ворвалась в мой дом, бросила мне вызов, возненавидела меня, а потом произошло чудо, и ты отдала мне сердце.
– Нет, это ты его взял, – призналась она. – Против моей воли.
«И оно останется у тебя навсегда».
– Я никогда не забуду того, что сегодня произошло. Не забуду запаха твоих волос, твоего восхищенного взгляда. Ты озарила светом мою жизнь, как озаряет землю луна.
У этого мужчины душа поэта. Что с ним будет, когда она исчезнет?
– Ханна, я хочу быть твоим мужем и отцом Пипу. – Он поднес ее руки к губам, поцеловал и заглянул ей в глаза. – Я жизнь за тебя отдам, – поклялся Остен.
Именно так он и поступил бы. Она видела это по его глазам и чувствовала по тому, как он к ней прикасается. Остен, который столько сделал для своих арендаторов, будет сражаться до последнего вздоха за тех, кого любит.
– Ханна, доверься мне, я вправе об этом просить.
Она не отрываясь смотрела в его глаза. Мечтала навсегда остаться в его постели. У нее будет муж, который любит ее и будет любить детей, которых она ему родит. Ханна закрыла глаза, представив себе, как дарит Остену ребенка, а Пип в это время проскальзывает в дверь и с любопытством дотрагивается до щек малыша, нежных, словно лепестки роз.
– Это невозможно.
– Но почему, Ханна?..
Они замерли от неожиданного стука в дверь. Ханну охватило чувство тревоги, она прижала покрывало к груди.
– Какого черта...
Остен выскользнул из постели и бросил ей рубашку, которую она поймала трясущимися пальцами.
Она натянула ее, Остен торопливо влез в бриджи.
– Я не хочу, чтобы меня беспокоили, – сказал он тому, кто стоял по ту сторону двери.
– Простите, сэр, – извинился Симмонз. – Я никогда не разбудил бы вас, если бы не важное дело.
Ханна продела руки в рукава. Господи, если ее здесь увидят...
– Что бы это ни было, можно подождать до утра! – прогремел Остен, хватая рубашку и натягивая ее на себя.
– Да, сэр. Но к сожалению, дело не терпит отлагательства, сэр. Мистер Аттик заверил меня, что вы строго-настрого распорядились сообщить вам, как только будет получено письмо.
– Хватит болтать, Симмонз, – раздался из коридора нетерпеливый голос. – Я сам поговорю с кузеном.
– Нет, черт побери!
Побледнев, Остен рванулся к двери, но было уже поздно.
Ханна с ужасом прижала к себе покрывало, когда Уильям Аттик широко распахнул дверь.
Данте хотел вышвырнуть слугу из комнаты, но это ему не удалось.
– Сэр, я...
Проницательный взгляд Аттика скользнул мимо него, и Ханна пришла в ужас, когда он увидел ее среди покрывал. На лице Аттика появилось негодование.
– Мисс Грейстон?!
– Выйди, Аттик, немедленно! – отрезал Остен. – Поговорим у меня в кабинете.
Губы слуги сложились в легкую улыбку, ранившую сердце Ханны.
– Думаю, будет лучше, если мы все обсудим здесь, в присутствии Мисс Грейстон. В конце концов, дело касается ее.
Остен побелел и весь напрягся.
– Аттик!
– Сэр, я получил известие от полицейского с Боу-стрит, которого вы наняли в Лондоне.
– Б... Боу-стрит?
Ханне показалось, что земля уходит у нее из-под ног.
– Ты нанял детектива...
Она встретилась с Остеном глазами и увидела в них муку.
Он схватил ее за руку.
– Ханна, я могу объяснить...
– Это она должна объяснять, – заявил Аттик. – Эта женщина – воровка. Она украла сына баронета Англии.
– Пип – сын моей сестры! Она умоляла забрать его.
– Вы вырвали ребенка из рук умирающей матери. Чистая случайность, что мистер Хокли встретился с несчастным, отчаявшимся отцом. Хокли проверял судовые журналы, пытаясь проследить путь мисс Грейстон, когда из Ирландии прибыл сэр Мейсон Буд и начал наводить те же самые справки.
Ханна задрожала всем телом.
– Мейсон... здесь... в Англии?
– Он на пути в Йоркшир, – бросил Аттик. – Наш долг держать вас взаперти, пока он не прибудет. А потом... – На губах Аттика появилась презрительная усмешка. – Если в Англии есть хоть какая-то справедливость, вас повесят, мадам.
Глава 18
– Уходи, Аттик, – спокойно произнес Остен.
Ханна содрогнулась, узнав, что Мейсон Буд скоро будет здесь. Волшебство этой дивной ночи испарилось.
– Она нарушила закон, сэр, – холодно заявил слуга, – и должна за это ответить. Если вы вмешаетесь, последствия могут оказаться непредсказуемыми.
– Проклятие! Я же сказал: уходи!
Аттик отвесил поклон, и они с лакеем удалились, закрыв за собой дверь. Наступила тишина. Остен провел рукой по волосам и повернулся к Ханне.
– Ханна, я лишь хотел помочь тебе, чтобы ты была в безопасности. Поэтому и нанял Хокли.
Он потянулся к ней, но она оттолкнула его руку.
– Не приближайся ко мне!
Она вылезла из постели, ошеломленная предательством Остена.
– Пожалуй, я могла бы простить тебе, что ты нанял детектива, даже могла бы понять, по какой причине. Но ты знал, что страх не покидает меня! Я тебе достаточно рассказала. Как ты мог... Как ты мог допустить, чтобы все это прислали ему?
– Аттик всегда разбирает мою корреспонденцию.
«Как только у него хватило наглости притвориться ошеломленным?»
– Впрочем, это не важно. Я найду способ защитить...
– Свою корреспонденцию? – с горечью перебила Ханна.
– Ханна, все не так просто.
– Тогда объясни, в чем дело!
– У меня не было выбора! Хочешь знать, почему отец обвинил меня в смерти Чаффи?
– Мне это не интересно. Я лишь хочу знать, почему ты...
– Я пытаюсь тебе рассказать! – заорал он, сверкая глазами, испытывая стыд и ненавидя себя. – Вокруг того проклятого пастбища были развешаны знаки, – продолжал он, заметавшись по комнате, словно пойманный зверь. – Предупреждения о том ужасном быке. Ханна, их мог прочитать каждый дурак. – Он впился в нее взглядом. – Каждый дурак, кроме меня.
– Не понимаю.
– Я распорядился присылать письма Аттику, потому что... – он запнулся, – потому что не умею читать.
Она усмехнулась.
– Что за чушь ты несешь!
Но когда Ханна взглянула на Остена, у него был такой жалкий, растерянный вид, что у нее перехватило дыхание.
– Во мне что-то сломалось, я не смог научиться читать, как ни старался. И всячески это скрывал. Учителей уверял, что считаю любую учебу потерей времени, хотя это было не так.
Ханна зашаталась под тяжестью тайны, которая, как она почувствовала, и есть источник его боли, причина, по которой он никого не подпускал к себе, чтобы кто-нибудь случайно не узнал правду.
Его лицо горело от стыда, глаза лихорадочно блестели.
– Ради Бога, Ханна, умей я читать, неужели не прочел бы письма сестер? Или матери? Но я не мог попросить Аттика прочесть их мне. Они были слишком личными для посторонних глаз.