Жена, укрепив свечку на пепельнице, просидела всю ночь, смотря то на посиневшего, распустившего слюни пьяницу мужа, то на пистолет.
Она боялась мужа, который, выпив рому, начинал бить и крушить все, что под руку попадало; она боялась пистолета, который вдруг выстрелит, если его тронуть, — и тогда им обоим конец…
Потом на улице грохнул выстрел, кто-то застонал, и жена адвоката, сама не зная, что делает, схватила пистолет и спрятала его в объемистый, туго набитый лакированный чемодан, а потом бросилась в ближайшее бомбоубежище.
Убежище находилось недалеко, в третьем от них доме: это был душный подвал с низким потолком, во многих местах подпертым бревнами. В углу тускло мерцал светильник, а со стены глядело на собравшихся огромное распятие Христа, которое украсило бы любую церковь.
Здесь жена адвоката Тубоя проплакала и промолилась, напуганная до смерти, два дня и две ночи.
Здесь и начались несчастья Андраша Бицо с пистолетом адвоката Золтана Тубоя, поручика венгерской королевской армии.
4
Весть о том, что пришли русские и можно наконец выходить, принесла мать Андраша, тетушка Бицо, храбрая, свободно ходившая по всему селу, опекавшая больных и стариков.
Она зашла в дом адвоката, чтобы посмотреть, действительно ли Тубой сбежал, а не просто спрятался, и по дороге домой увидела первого советского солдата, почти столкнувшись с ним в воротах собственного дома.
Солдат был молод, лет двадцати, не больше, с автоматом на плече. Он пытался забраться на велосипед и прокатиться.
— Эй ты, не так надо! — добродушно засмеялась тетушка Бицо. Она взяла его за пояс, помогла сесть на седло, подтолкнула и с радостью, хлопая в ладоши, следила, как солдат, усердно и быстро крутя колеса, ехал по улице.
Было часов шесть, а может, начало седьмого, солнце только вставало из-за туманного горизонта. Словно щекочущие черные снежинки, медленно падал на землю мелкий пепел, в воздухе пахло копотью, и вслед за криком «Русские пришли!» на пыльную дорогу, прибитую росой, мягко слетела стайка грязных, избежавших гибели на пожаре воробьев.
«Чик-чирик, чирик-чик-чик!» — громко зазвенели их простодушные, жизнерадостные голоса.
— Пресвятая богородица, защити нас и помилуй! — Сидевшие в подвале женщины шептали слова молитвы, упрашивая богородицу избавить их от всех несчастий и одновременно моля, чтобы гитлеровские штурмовики разбились, не долетев до них.
И никто не знал, что молодой солдатик, которому тетушка Бицо помогла сесть на велосипед, сейчас лежит в луже крови, с пулей в теле, жадно вдыхая воздух, и лежит он не где-нибудь, а совсем рядом, за углом, рукой подать.
Сразили его подлым выстрелом в спину. Через несколько недель нилашист, стрелявший в русского солдата, стал похваляться этим в корчме и сказал, что после выстрела он сразу убежал с места преступления и спрятался в доме у своей любовницы на другом конце села.
Раненого подобрали, отправили в больницу и тут же выслали патруль на поиски покушавшегося.
Старший патруля, вспыльчивый, невысокого роста татарин, и подчиненные ему трое более спокойных и пожилых солдат не спеша, методично обходили дом за домом. Они обыскивали все: чердаки, подвалы, сараи, хлевы, землянки; далеко за полдень они дошли и до бомбоубежища.
Андраш Бицо сидел во дворе на колоде, на которой колют дрова, и грелся на солнце. Не вставая, он по-дружески небрежно отдал честь, приветствуя солдат.
Это были не первые солдаты за сегодняшний день: с утра во дворе уже побывало несколько патрулей.
«Сейчас будут спрашивать о немцах, об оружии, — подумал Бицо, — немного осмотрятся, затем дадут закурить, если у них есть табак, а если нет — сами попросят закурить, а потом: «Здравствуйте, здравствуйте» — и тронутся дальше».
Дом, где находилось убежище, принадлежал удалившемуся на покой и занявшемуся мелкой торговлей маслоделу. Это был высокий, видный господский дом с закрытой цементированной площадкой за воротами. Отсюда лестница вела в дом.
Тут-то и встали солдаты, держа автоматы на изготовку. Коренастый недоверчивый татарин, старший патруля, крикнул Андрашу грубым, гортанным голосом:
— Ключ! — При этом он показал на дверь, на которой висел замок.
— Сейчас. — Бицо ответил по-русски и даже засмеялся про себя: «Вот и это я знаю; самые нужные слова навсегда остаются в памяти». Подбежав к двери, ведущей в подвал, Бицо громко крикнул: — Господин Шмидт, русский патруль ключ просит!
Господин Шмидт, бывший маслодел, приветливо, без всякого страха вынес во двор свое тяжелое, как у чемпиона по борьбе, тело. Все ценное, что было у маслодела, он уже давно припрятал в надежном месте еще в тот день, когда его постоялец, какой-то нилашистский уполномоченный, сбежал, не заплатив за квартиру.