Одобрительный шепот пробежал в толпе. Она закусила губу, ей было известно, что это значит.
- Ты хочешь, чтобы твоего негра искалечили? - услышала она голос шерифа.
Она не ответила. Она видела, как подкатили бревно, Джонни-Боя приподняли и положили лицом вниз, потом подняли его ноги на бревно. Его колени лежали на бревне, носки башмаков свисали вниз. Она так ушла в созерцание, что ей казалось, будто это ее поднимают и укладывают для пытки.
- Дайте лом! - сказал шериф.
Высокий худой человек принес лом из автомобиля и стал над бревном. Челюсти его медленно двигались, он жевал табак.
- Ну, теперь твоя очередь, тетушка, - сказал шериф. - Говори ему, что делать.
Она смотрела на дождь. Шериф повернулся.
- Может быть, она думает, что мы шутим. Если она ничего не скажет, перебей ему ноги.
- Ладно, шериф.
Она стояла и ждала Букера. Ноги ее подламывались, она не знала, сколько времени сможет продержаться, вынести. Про себя она повторяла: если б он пришел сейчас, я убила бы их обоих.
- Она ничего не говорит, шериф!
- Ну, черт возьми, начинай!
Лом опустился, и тело Джонни-Боя расплескало грязную воду в луже. Раздался стон. Она пошатнулась, крепко сжимая револьвер в простыне.
Лицо Джонни-Боя повернулось к ней. Он застонал.
- Уходи отсюда, мать! Уходи!
В первый раз она услышала его голос, с тех пор как пришла в лес, и чуть не потеряла власти над собой. Она рванулась вперед, но рука шерифа удержала ее.
- Ну нет! Не хотела тогда, а теперь поздно! - Он повернулся к Джонни-Бою. - Она может уйти, если ты скажешь.
- Мистер, он ничего не скажет.
- Мать, уходи! - сказал Джонни-Бой.
- Убейте его! Не мучьте его так, - просила она.
- Пусть говорит, а не то прощайся с ним, - сказал шериф.
Она молчала.
- Зачем ты сюда пришла? - простонал Джонни-Бой.
- Я прорву ему барабанные перепонки, - сказал шериф. - Если ты хочешь что-нибудь сказать ему, так лучше говори сейчас.
Она закрыла глаза. Ей слышно было, как шаги шерифа шлепают по грязи. Я могла бы спасти сына!
- Не хотела говорить с ним, когда было можно, - сказал шериф. Попробуй-ка теперь.
Горячие слезы текли по ее щекам. Она хотела застрелить Джонни-Боя, освободить его. Но если она это сделает, у нее отнимут револьвер, и Букер скажет, кто были остальные. Господи, помоги мне. Теперь толпа громко переговаривалась, как будто самое главное было кончено. Ей казалось, что она целую вечность стоит здесь и смотрит, как Джонни-Бой корчится и стонет в своем беззвучном мире.
- Эй, шериф, тут кто-то вас спрашивает!
- Кто такой?
- Не знаю.
- Приведи его сюда.
Она выпрямилась, дико озираясь вокруг, крепко сжимая револьвер. Неужели это Букер? И она замерла, чувствуя, что возбуждение может ее выдать. Может быть, я смогу убить двоих! Может быть, удастся выстрелить два раза! Шериф стоял перед ней, дожидаясь. Толпа расступилась, и она увидела подбегающего Букера.
- Я знаю, кто они, шериф, - крикнул он.
Он вышел на просеку, туда, где лежал Джонни-Бой.
- Ты узнал имена?
- Да! Старуха негритянка...
Увидев ее, он разинул рот и замолчал. Она сделала шаг вперед и подняла простыню.
- Что это...
Она выстрелила один раз и сейчас же повернулась, слыша вопли толпы. Она целилась в Джонни-Боя, но они окружили ее, сбили с ног, вырвали у нее простыню. Мельком она увидела, что Букер лежит ничком, лицом в грязь, вытянув перед собой руки, потом толпа заслонила его. Она лежала, не пробуя бороться, глядя сквозь струи дождя на лица белых над нею. И вдруг она успокоилась: они уже не белая глыба, они не выталкивают ее на край жизни. Вот и хорошо!
- Она убила Букера!
- У нее был револьвер в простыне!
- Зачем она в него стреляла?
- Убить эту суку!
- Я так и подумал, что тут что-то нечисто!
- Говорил я, надо ей всыпать как следует!
- А Букер готов!
Она не глядела на них, не слушала. Она отдала свою жизнь, прежде чем ее взяли, и стояла безучастная ко всему. Она сделала что хотела. Если б только Джонни-Бой... Она взглянула на него: он лежал и смотрел на нее измученными глазами.
- Зачем ты в него стреляла, а?
Это был голос шерифа, она не ответила.
- Может быть, она в вас метила, шериф?
- Зачем ты в него стреляла?
Шериф пнул ее ногой, она закрыла глаза.
- Ах ты, черная сука!
- Хорошенько ее!
- Может быть, она пронюхала насчет Букера?
- О черт, да чего же вы ждете?
- Да убейте ее!
- Убейте обоих!
- Сначала сына, пусть посмотрит!
Она слушала то, чего уже не мог слышать Джонни-Бой. Раздались два выстрела, один за другим, будто один выстрел. Она не смотрела на Джонни-Боя, она смотрела на лица белых, тяжелые и мокрые в свете факелов.
- Слышала, черномазая?
- А ну-ка, теперь ее, шериф!
- Дай я ее застрелю! Она моего дружка убила!
- Ладно, Пит! Это твое право.
Она сама отдала свою жизнь, прежде чем они отняли ее. Но звук выстрела и вспышка огня, пронизавшие ее грудь, заставили ее жить снова, жить напряженной жизнью. Она не двинулась, только чуть вздрогнула от резкого удара пули. Она чувствовала, что горячая кровь согревает ее озябшую, мокрую спину. Ей вдруг нестерпимо захотелось говорить: "Вы не добились чего хотели! И никогда не добьетесь! Вы не убили меня, я пришла по своей воле..." - Она чувствовала, что дождь падает на ее широко раскрытые, тускнеющие глаза, и слышала невнятный звук голосов. Ее губы беззвучно шевелились: "Не добьетесь, не добьетесь, не добьетесь..."
Достигнув цели, сосредоточившись, она погружалась в небытие, облеченная покоем и силой, и не чувствовала, что тело ее стынет, становится холодным, как дождь, что падал с невидимого неба на живых, которым суждено умереть, и на мертвых, которым суждено бессмертие.