Затем их новый знакомый совершенно изменил облик: упрятал в плечи затылок, сгорбился, как старик, выставил вперед узкое, дергающееся от тиков лицо, спросил Хаима, есть ли тому куда идти, и, узнав, что нет, предложил сиротский дом, где ночевал сам. Но предостерег:
— Только не вздумай рассказывать свою глупую сказочку об истреблении всех. — Он на секунду задумался, потом заключил: — Надо говорить, что родителей увезли на работы.
Они выбрались из развалин и под водительством нового знакомца принялись шататься по улицам безумного города. Хаиму больше не казалось, что подгорецкие евреи вышли из ущелья Одинокого Странника и бродят по улицам гетто. Тут люди были другие. Умершие в ущелье — евреи вчерашнего дня, разумные прихожане, а здешние все поголовно сошли с ума. Между первыми и вторыми он не находил уже ничего общего.
Показывая им невиданные картины жизни, мальчишка из Плоньска метался во все стороны, размахивал руками, а его рот дергался, как зверушка, бьющаяся в клетке, такая же полоумная, как и то, что она представляла полным ужаса Хаимовым глазам. Улица Сенна с ее красивыми домами, шикарными кафе и не менее роскошными ресторанами, откуда доносились звуки невероятной, совершенно несбыточной музыки, церковь для евреев-выкрестов, они-то едят досыта, ведь о них печется Папа Римский. Тот самый папа по имени Каритас (или Шаритас — нищий точно не знал). Но особенно, особенно надо быть внимательным вот здесь — худой палец попрошайки ткнул в сторону величественного портала. Это Умшлагплац, туда лучше носа не совать, иначе очутишься в поезде и — «ту-ту-у-у!». А куда уходят эти составы?
Одни говорят, пояснял уроженец Плоньска, что вагоны идут в Треблинку, где готовятся рыть канал из Балтийского в Черное море. Стариков расстреляют, взрослых отправят рыть канал, а детей отдадут в христианские семьи. Другие — что всех отправят на Мадагаскар. Или же — в Египет, где всех обратят в рабство, как во времена фараонов.
Поговаривают еще, что вместе с пророком Илией души других праведников добровольно спустились с небес: великие мужи Израиля, такие, как Моисей и пророки, вернулись к жизни и обитают в гетто. Что среди них (да не поморщится тут кое-кто!) даже еврей Йегошуа, которого христиане зовут Иисус. А еще — предводители иных народов, среди коих называли одного великого китайца, Конфуция, который и евреев-то вовсе не знал, до него только доходили кое-какие слухи о них. Сообщали также о невзгодах одного старика, жившего неподалеку отсюда, которого за азиатские черты лица все время принимали за того китайца. Но в конечном счете, пожимая плечами, трагическим голосом заключил нищий, никому не известно, кто здесь жив, а кто мертв, но все эти воображаемые гости из прошлого действуют очень успокоительно.
На Крохмальной улице самозваный гид показал им здание, где, по его словам, располагался Дом сирот.
— Мы идем туда? — спросил Хаим.
— Не совсем. То — настоящий сиротский дом, Дом доктора Корчака. Там для нас, тутошних, нет места: в нем живут довоенные сироты.
— А где же наш сиротский приют?
— Ну, это не совсем то же самое, мы называем его «Дыра». Да ничего, у нас там, в настоящем Доме сирот, есть добрые друзья. Только придется согласиться, что тебя остригут: это чтобы не подхватить тиф. Вот и все, больше ничего не потребуется.
Они прошли мимо молитвенного дома, где собирались «Адепты Мессии», все в белом (в тот момент адепты как раз выстроились перед своим зданием для общей молитвы), затем углубились в другой квартал, становившийся чем дальше, тем мрачнее: одни развалюхи с кишащими в них заведениями самого сомнительного свойства. Вокруг стояла вонь, некоторые жители спали прямо на улице, и тут малолетний нищий неожиданно выпалил:
— В тот день, когда уже не смогу ходить, я усядусь напротив булочной и буду издали поедать глазами все, что лежит на витрине. И ежели того пожелает Господь, раз уж Он решит, что со мной пора кончать, я хоть оставлю эту землю со вкусом хлеба во рту.
Он внезапно умолк, уставившись на строение, чьи верхние этажи нависали прямо над улицей, составляя с похожим зданием на другой ее стороне какое-то подобие арки (в этом узком промежутке между домами царила такая темень, что прохожие налетали друг на друга), и, с важностью надувшись, сообщил:
— А вот сиротский дом на улице Вольской. На прошлой неделе мы ходили босиком перед бюро юденрата; это была демонстрация, и, хотя полицейские нас прогнали, мы все же успели перевернуть несколько телег.