— Да не беспокойся, Чомай! Поправим. Сергею вот все некогда, он обещал мне помочь…
— А что, разве кроме этого русского некому помочь тебе?
— Чем же плоха его помощь?
— Э-э-э, милый, надо уметь отличать мусульман от гяуров{5}, — сказал Чомай, покручивая кончики рыжих крашеных усов.
— Для меня, Чомай, брат тот, кто мне добра желает!
— Так ведь я потому и звал тебя ко мне работать, тебе хотел добра! А ты на добро ответил злом. Сам не пошел, но и тех, кто у меня работал, сманил! Ни копейки они от меня не получили и не получат! С такими только так и надо поступать! — горячился Чомай.
— Пока у меня руки целы, я не пойду батрачить ни к тебе, ни к кому другому, — решительно заявил Касым. — А ребята эти, если б им хорошо жилось у тебя, никуда бы не ушли, так что и говорить не о чем.
— Ну, а на руднике вы что, фабрикантами, что ли, сразу стали?
— Нет, фабрикантами мы не стали, зато нашли дорогих друзей. Рабочий человек всегда поймет другого — пусть он мусульманин, пусть русский. И нас русские рабочие понимают. Ты вот упрекаешь меня, что я с гяурами знаюсь. А ты разве не знаешься? Ты водишь дружбу с русскими; приставы, кажется, русские?! — насмешливо улыбаясь, проговорил Касым.
Чомай задумался, продолжая покручивать концы своих рыжих усов. «Да… этого не запугаешь, — думал он. — Надо что-то придумать, по-хорошему прибрать его к рукам!»
— Касым, сын мой, я знаю, как тяжело ходить отсюда на рудник и работать под землей. Твой отец часто заглядывал ко мне за советом, а ты вот избегаешь меня. Знаю, что там, на свадьбе, вы повздорили с моим сыном, я его за это отчитал. Когда тебе будет нужно что-нибудь, ты приходи ко мне, я всегда помогу. Да и мать свою ты напрасно оставляешь одну. Я пришел сказать тебе это. Там у меня из коша выпустили барашков, — приди, возьми одного, зарежь и покорми старую мать, — сказал Чомай и поднялся с места.
Касым ничего не ответил ему, но Чомай понял, что за барашком он не придет.
«Ну, погоди ж, негодяй, я могу и волчью шкуру надеть!» — со злостью подумал Чомай и быстро зашагал со двора.
Едва Чомай скрылся, перед Касымом словно из-под земли вырос отчаянный соседский мальчишка Сослан.
— Касым, можно я прокачусь на твоем Вороном! — попросил он.
Касым ласково посмотрел на мальчика, потрепал его по вихрам, приподнял и посадил на коня.
— Поезжай… Только медленно, а то сбросит, знаешь, какой это конь! — сказал Касым и похлопал коня по боку.
И мальчик погнал коня, шлепая его по бокам голыми ногами.
Чомай едва сдерживал себя от злости. «Ну, погодите ж, голодранцы, вы еще узнаете Чомая. Хватит вам и того, что еще пустыри, лес и пастбища в руках сельской общины! А ваши участки и особенно пахотные земли, — прощайтесь с ними! Я буду не я, если не приберу их к рукам!» — С этой мыслью он и вошел в свой дом.
— Скажи, чтоб приготовили пять-шесть лучших барашков и бурдюк с маслом к завтрашнему дню, — крикнул Чомай Салимгерию.
— Для чего, отец?
— Для чего, для чего… Такому ротозею, как ты, никто даром ничего не даст. Только разбазаривать умеешь, а я — собирай!.. Подмазать надо атамана отдела! Под-ма-зать!.. Понял?
Салимгерий растерянно заморгал.
— А что ты будешь просить у него? — промямлил он, заикаясь.
— Что! Земельные участки батраков, что ушли от меня. Да-а-с, земельные участки, — сказал Чомай, потирая руки. — Я им покажу их место! Я покажу, как от Чомая уходить! — все более распалялся он. — Ни один человек в Карачае не может сравняться с Чомаем, — орал он, выпячивая грудь и ударяя по ней кулаком. — Я поставлю их всех на колени! Но для этого ты должен во всем помогать мне!
— Для меня, отец, твоя воля всегда была законом. Твой сын не заставит тебя краснеть за него!.. — опустив голову, проговорил Салимгерий.
Чомай посмотрел на сына, насмешливо улыбаясь.
«Лучше меня никто не знает, о чем мечтает мой сын, — с горечью думал Чомай. — он мечтает о том, чтобы я скорее умер и все мое состояние досталось ему!.. Так нет же, нет! Чомай еще поживет!»
Легко, словно юноша, Чомай сбежал по ступенькам лестницы и увидел приближающегося к его дому всадника, в котором сразу узнал князя Бийсолтана. Подъехав, Бийсолтан соскочил с коня и протянул Чомаю руку. Он выглядел подтянутым, по-военному строгим.
— Я объезжал своих, чтобы предупредить о подготовке к скачкам. Кому не хочется, чтоб на скачках победили именно его скакуны, а? — сказал Бийсолтан, улыбаясь. Во рту у него сверкнули золотые зубы.