— А если мой скакун будет первым? — усмехнулся Чомай.
Он покрутил копчики своих усов и, хитро улыбаясь, взглянул на Бийсолтана.
— Не может этого быть! Чтоб моего скакуна да кто-то перегнал?! Не-ет! Даю голову на отсечение!.. — Бийсолтан провел по шее ребром ладони. — А кто на твоем поскачет? — спросил он.
— Сын мой, Салимгерий! Кто же еще? Ведь он у меня, слава аллаху, храбрый! — с гордостью сказал Чомай, зная, что задевает Бийсолтана за живое: тому всегда так хотелось иметь сына. — А на твоем коне кто?
— Пока не знаю, — хмурясь, ответил Бийсолтан.
— Да-а-а, зять тебе нужен, зять, Бийсолтан! — глядя исподлобья, пробормотал Чомай.
Бийсолтан, не выпуская из рук уздечки, присел на пень.
— Считаешь, не найдется для меня зятя, что ли? — Бийсолтан снова нахмурил свои лохматые брови.
— Да нет, кому же найдется жених, как не твоей Фатиме, это ясно. Только лучше бы этим балкарским князьям не позволять сюда ездить! — сказал Чомай, будто между прочим.
— А я думаю: когда есть дочь, должны ходить и сваты. Я никого не гоню из дома, Чомай.
— Ну, а как ты смотришь на то, чтоб Фатиму не выпускать из родных мест?
— Не морочь мне голову, Чомай, я давно тебя понял!
— И правильно понял! Салимгерий тоже не из тех, которым трудно найти невесту…
— А ты поосторожней! Ведь ты же знаешь, что Фатима настоящая княжна.
— Знаю, но каждый ищет лучше себя…
— Ты прав, Чомай, каждый ищет лучше себя. Вот и я хочу, чтобы зять мой был лучше меня.
— Чего же, по-твоему, не хватает Салимгерию? Не красив или не статен? А богатство у него какое? Такое не каждому князю дано. Я вот хочу, Бийсолтан, еще фабрику в Москве строить… Умру и все оставлю своему сыну. Кому же еще? — Чомай выжидательно уставился на Бийсолтана.
«Ах, вот ты куда клонишь, старый кабан, — думал Бийсолтан. — Если б ты был так же знатен, как и богат, наверное, захотел бы весь мир прибрать к рукам! Ну, ничего, твое богатство я сделаю кладом для Фатимы, оно будет вот в этих руках!»
И Бийсолтан, многозначительно взглянув на свои руки, ответил:
— Правильно говоришь, Чомай! Где ты думаешь там строить фабрику? Ты уже договорился об этом? — спросил он, хотя хорошо знал, что с фабрикой ничего еще не решено.
— Нет… нет… Еще не договорился. Да и кто же лучше тебя провернет это дело? — ответил Чомай.
— Да, Чомай, мы с тобой давние соседи и друзья. У меня много в Москве знакомых. Но ради одной только дружбы я не могу на это пойти.
— Скажи прямо, Бийсолтан, ты не против, если твоя дочь будет моей невесткой? — Чомай резко повернулся к Бийсолтану и в упор посмотрел на него. — Я человек дела, люблю откровенный разговор. Прежде чем послать сватов, я хочу договориться с тобой…
— Какой калым даешь?
— Ка-а-лы-ым? — рассмеялся Чомай. «Да больше того, что дам, сам не возьмешь!» — подумал он и протянул Бийсолтану руку.
«Сдеру, сколько надо!» — подумал Бийсолтан и пожал руку Чомаю.
Поздней ночью вернулся Касым с работы на руднике. Он пришел домой вместе с товарищами. Трое из них: Хусей, Нанаш и Мусос — свои, аульские, скоро ушли домой, а русские: Сергей, Аркадий и Иван остались ночевать у Касыма.
Мать Касыма, Гяусар, угостила гостей хычинами{6} и уложила всех спать.
Когда все уснули, Касым поднялся и вышел во двор. Он взобрался на высокий камень у ворот и стал смотреть на большой дом под железной крышей. Вот уже которое воскресенье в одно и то же время он водит на водопой своего коня мимо этого дома. Ему уже кажется, что без этого воскресенья он не смог бы жить. При встречах он говорит Фатиме всего два-три незначительных слова, но и это счастье!..
Гяусар, услышав, что хлопнула дверь, вышла вслед за сыном и подошла к нему.
— Сынок, а не помогут ли твои товарищи починить нашу крышу? И, если согласятся, сколько это будет стоить? — спросила она, присаживаясь на пенек.
— Они, мама, и полтинника не возьмут у тебя.
— Ты шутишь, сын мой?!
— Нет, я говорю правду. Они сегодня затем и приехали. Я сказал, что в воскресенье буду перекрывать крышу, они сразу вызвались помочь.
— Хорошие у тебя друзья! Они все — русские?
— Да, мама.
— А почему, сыпок, Шогай-эфенди ненавидит таких добрых людей?..
— А что он говорит?
— О-о! Лучше бы уши мои не слышали этого. Люди говорили, что он читал в мечети проповедь и вспоминал о тебе. «Этот парень, — говорил он, — которому от рождения предначертано аллахом быть мусульманином, завел дружбу с гяурами. За это не миновать ему кары аллаха. Аллах пошлет ему такое горе, с которым ему не справиться!» Такое он сказал о тебе, сын мой!.. Чтоб дом его и голова были покрыты вечным горем!.. — вытирая фартуком набежавшие слезы, говорила Гяусар.