Ерменев покосился на него: вздох показался ему притворным.
— Осмелюсь спросить, — сказал Сушков. — Предприятие, вами задуманное, потребует немалых средств. Станет ли денег, государь мой?
Сумароков нахмурился.
— Добыть нужно!.. Вот ты, Матвеич, и постарайся. Отчетов с тебя никогда не брал: что получал с имения, тем и был доволен. А уж ныне постарайся, как хочешь!
Управляющий развел руками:
— Рад бы, Александр Петрович, да откуда взять? Оброк за нынешний год мужики внесли. И все же не хватило с долгами расплатиться. Я ведь докладывал.
Сумароков досадливо отмахнулся.
— Что мне в докладах твоих? Скучно, братец! Уж ты сам сообрази. Своим умом! — И, обратясь к Ерменеву, сказал: Поутру обсудим все подробно. А теперь пора почивать!
5
Егорушка обежал весь дом — Ерменева не было нигде. Осторожно подкрался к заповедным дверям хозяйского кабинета. Оттуда несся раскатистый храп: Сумароков отдыхал после раннего воскресного обеда.
Поискать в саду? Никого! Ах, как обидно! Такой славный сентябрьский денек: серенький, прохладный. Хорошо бы пойти подалее, к самой Оке… Или на деревню сходить! Там нынче весело: воскресенье. Пойти разве одному? Дорога знакомая, не раз хожено. А вдруг хватятся?.. Да нет, не заметят. Спит барин, а проснется — вирши станет сочинять.
Егорушка тихонько вышел за калитку, спустился в овраг и, взобравшись опять наверх по крутому склону, углубился в лес.
Не спеша брел он по узенькой тропке, раздвигая низко нависшие колючие ветки. Посвистывали птицы, невдалеке мерно стучал дятел, словно плотник. Мелькнула белочка в ветвях огромной сосны… А все-таки скучно одному!.. Иное дело с дядей Ваней. Сколько у него занятных рассказов!
…Идут они, идут. Потом Ерменев присмотрит местечко, усядется, раскроет альбом. А Егорушка смотрит, как на бумаге из черных и серых штрихов возникают очертания всего, что видит глаз вокруг… Жаль только, что все одного цвета! Ведь трава-то зеленая, сосны рыжие, на лужайках играют солнечные пятна. А на рисунке все серо.
— Ты бы намалевал красками, дядя Ваня! — сказал как-то Егорушка. — Разве не умеешь?
— Уметь-то умею, — ответил художник, — но не хорошо. Линию чувствую, а цвет не очень. Вот какое дело, братец…
Егорушка не понял, но серьезно кивнул головой.
…Да, одному скучно!
— Вот дойду только до опушки — и назад! — решил мальчик.
Меж деревьев, на полянке, мелькнуло что-то красное. Никак, Дуняша? Ну да, ее сарафан!
Егорушка приблизился. Девушка сидела на земле, опершись о ствол высокой березы, в руках у нее была охапка пестрых полевых цветов. Спиной к мальчику на пеньке сидел Ерменев с раскрытым альбомом. Егорушка раздвинул кусты, окаймлявшие поляну. С альбомного листа на него глядела Дуняша, совсем такая же, какая сидела напротив: алый сарафан, длинная каштановая коса, перекинутая через плечо; задумчивые серые глаза; белый платочек, повязанный под подбородком; синие, желтые, оранжевые лепестки цветов…
Ну и дядя Ваня! А говорил, будто плохо умеет красками. Вишь, как красиво!
Художник поднялся и с альбомом пошел к девушке.
— Как, по-твоему? — спросил он. — Похожа?
Девушка застенчиво улыбнулась.
— Не знаю…
— Разве в зеркальце не глядишься? — сказал художник, взяв ее за руку.
Дуня покачала головой.
— Ой ли! — улыбнулся Ерменев. — Будто не знаешь, что красавица!
Девушка, вспыхнув, отдернула руку… Ерменев обнял ее.
— Пусти, барин! — тихо сказала Дуняша. — Грех!
Художник порывисто притянул ее к себе и поцеловал в губы. Девушка на миг затихла, потом вырвалась, вскочила и помчалась в лес…
Егорушка вышел из-за кустов на поляну.
— Ты как сюда попал? — удивился Ерменев. — Ведь сказано: одному по лесу не бегать!
— Дядя Ваня! — сказал мальчик. — Зачем ты Дуню обидел?
Художник смутился:
— А ты зачем подглядываешь?
— Обидел ты ее!
— Какая ж обида? — улыбнулся Ерменев. — Мал еще, не понимаешь.
— Понимаю! — упрямо сказал мальчик. — Павлуше можно, у них скоро свадьба. А тебе нельзя!
Ерменев собрал цветные карандаши, уложил их в ящик, поднял альбом.
— Может, и так, — сказал он. — Ну что ж, коли обидел, прощения попрошу…
Мальчик засмеялся, взял художника за руку.
— Пойдем на деревню, дядя Ваня! — попросил он. — На лугу народ соберется, девушки станут плясать, Павлуша на рожке поиграет…
На лугу и впрямь толпился народ. Только на этот раз не было ни гулянья, ни плясок. Управитель Сушков приказал созвать сход. Старенькая коляска, запряженная парой таких же старых коней, дожидалась тут же, а Сушков, взобравшись на пригорок, держал речь: дескать, барину Александру Петровичу спешно понадобились деньги. Затеял он новое дело, требующее немалых затрат. Придется мужичкам добавить по два рублика от каждого тягла. Внести деньги надлежит к покрову дню, никак не позже. Вот и весь сказ!