Он подошел к избе. Нахраписто толкнув дверь, зло чертыхнулся на темноту. Стал раздеваться. И только шаг от порога сделал, почувствовал, наступил ногой на что-то. Зажег спичку и обомлел.
Лешка лежал у порога весь посиневший. В нижнем белье. Голова его откинута, как у мертвого.
— Леха! Леха! Да вставай туды-т-твою, — схватил его за плечи Егор. Но тут же отдернул руки. Тело Соколова показалось слишком холодным.
Он перенес его на койку. В голове все перемешалось. Что случилось? Почему он оказался на полу. Когда включил, свет, увидел валявшуюся у двери пустую кружку. Понял — Соколов хотел пить. Встал. И, видно, голова закружилась. Упал, может ударился. Потерял сознание. И не успел в себя прийти.
Егор задрал рубашку Лехе. К груди его ухом припал. Слушал. Бьется ли сердце? Да, кажется бьется. А может свое мешает? Снова слушает. Глухие удары Лешкиного сердца, словно удаляющиеся шаги, прослушивались трудно.
Дракон вытащил из-под стола бутылку спирта. Стал растирать им Соколова. Не щадя ни его, ни своих рук. Вскоре рубашка на спине Егора стала мокрой. Он снял ее. И продолжая натирать Леху приговаривал:
— Я те дам хандру. Отбудешь свое. А там, на свободе — как знаешь! Не хочу за тебя в беду попадать под подозрение. Выхожу и разбежимся в разные углы. Ищи другого дурака, чтоб твои глупости слушал. Других до зла доводи, ирод проклятый. Тут не до баб — выжить бы!
Кожа у Соколова постепенно теплела. Потом покраснела. А Егор не останавливался. Ладони его горели. Казалось, вот-вот лопнут от усилий. Он не отступал; натянул на разогретые ноги Соколова шерстяные носки, и когда — грудь и спина Лешки стали багровыми, горячими — надел свитер. Укутал соседа всем, что
было в доме теплое. Затопив печь, — поставил на нее чайник. С нетерпением ждал, когда он закипит, когда придет в себя Леха.
Закипел чай. Свет погасили. Егор зажег свечу. Сидел облокотившись на стол. Разглядывал свою лохматую, неказистую тень. Слышал в лагере от интеллигентов, вроде именно она— зеркало души. Ее отражение. Самое, что ни на есть подлинное. Со всеми подробностями.
— Ишь, черт, значит и внутри у меня все в шишках. Вон экий бес! Весь дыбом! Нигде гладкого, да ровного места нет. Смотреть тошно. Сам себя не узнаешь. Испугаешься. Неужели и душа у меня такая — вся вприскочку, — качал головой Егор удивленно. — Ведь вон вместо головы — стог какой-то. Весь подерганый. Будто барак кентов в нем, спрятался. А мурло! О Господи! Страшило! Нос печку достал. Рот как рваный валенок. Телка за раз проглотит. Ишь — мечтал, что Наталья к себе на чай позовет. Да она на такого беса и смотреть не захочет…
— Что спать не ложишься? — услышал вдруг за спиною Егор и вздрогнул от неожиданности.
— Тебя стерегу.
— Зачем?
— Думал окочурился. Ждал покуда оживешь.
— Спасибо тебе. Видишь выжил.
— Давай чаю попей, — Егор подошел к печке.
Лешка пил торопливо. Обжигаясь.
— Да не спеши. Чего захлебываешься?
— А вдруг опять сбежишь.
— Ладно тебе. Хватит, — буркнул Егор.
— Не обижайся ты на меня. Забудь, если обидел ненароком. Не хотел я.
— Да я уже и забыл, — стелил свою койку Егор. И только свечу погасил — услышал голоса за окном. Торопливые шаги. Крики. Он подождал немного. Но нет. Это не к ним. Шаги пробежали мимо.
— Что случилось? — поднял голову Лешка.
— Кто их знает, — лег в кровать Егор. И только коснулся головой подушки — снова вскочил. В избе загорелся свет. Его ночью включали лишь в особых случаях — для больнички.
— Рожает кто-то? — сказал Леха.
— Нет. Выстрелы! Слышишь?
На окраине села палили из карабинов.
— Беда случилась! — насторожился Егор. И, став к окну, начал прислушиваться. Стреляли где-то у дома Хабаровой. Там, где он сегодня работал. Почему-то вспомнился тот страх. Такого ранее с ним не случалось. Ведь даже работать не смог. И выстрелы вроде оттуда. Кто там был?
— Может охотники приехали?
— А свет почему? — недоумевал Лешка.