– Оповестить о нездоровье разве? – подвел он черту своим мыслям вслух, остановившись на секунду как бы в раздумье, но уже в следующее мгновение вновь зашагал, продолжая рассуждать уже про себя: «Не пройдет. Богданова, шельма, заподозрит, учует клевету, у нее на это дело нюх… Так, а разве я вру! Разве не болезнь у меня, посмотри, ходуном весь! – серьезно возмутился конторский служащий, раздражаясь на бестолковость Богдановой А.А., начальника своего, не умеющей поставить душевные расстройства человека хотя бы вровень с пустяшной ангиной. – Да будь у меня разангина! – подогревал себя он, – хоть бронхит, хоть воспаление легких – да я бы счастливейшим человеком себя сейчас чувствовал! Лежишь себе под одеяльцем, бухыкаешь, разморенный весь; вот тебе микстура под рукой, знаешь, чем себе помочь, а главное – понимаешь, от чего лечишься. Здесь же!..»
Очередной сигнал будильника на время развлек Аркадия Лаврентьевича, оградив его от удручающих мыслей. Этот второй звонок был для жены. За стеной послышались жалобные поскрипывания расходившейся софы и плаксивые женские возгласы.
–У-гу-гу, – доносилось оттуда, – не хочу!..
«Одно и то же, – подумал про себя Деревянко, – вселенская скорбь; сейчас только отлежится пару минут и выйдет, как ни в чем не бывало».
Так и произошло, по мысли Аркадия Лаврентьевича. Жена его, смазливая брюнеточка, при теле, но по молодости лет еще очень аппетитных форм, в одном ночном сарафанчике буквально выпорхнула из комнаты на кухню к мужу своему, здоровая, румяная, с удивительно свежим веселым лицом, точно и впрямь не спала вовсе. На секунду Аркадию Лаврентьевичу почудилось, что, как будто, все и отлегло у него, и даже удалось без боли воздуху успеть вобрать один раз грудью. Но тут, как назло, подвернулась ему на глаза одна безделица, по принадлежности своей вещь самая обыкновенная, но слишком уж на главный пункт, на причину раздражения его, присутствием своим напирающая. Увидел Аркадий Лаврентьевич шариковую ручку на столе, простейшую, двугривенную, подписанную изнутри на клочке бумаге, обвернутом вокруг пасты: Оксана Т.
Часто такое встретить можно в определенных кругах рядовых кабинетных деятелей, что предметы канцелярские некоторые сотрудники, особо бережливые, вынуждены личными инициалами помечать. Не то, чтобы их окружал все народ воровитый, вовсе это не обязательно, да и тот ли предмет шариковая ручка, с коим вровень репутация на кон выносится? – просто чиновничье поприще полно хлопот, забот и суеты; сии три движущих силы, из которых суета несравненно большее, и вынуждают кабинетных деятелей за соседский предмет хватиться, потом его за ухо перевести, а зачастую так и сразу в карман определить, следом за размашистой преисполненною благородной амбицией подписью.
Ровно то случилось и с Аркадием Лаврентьевичем накануне, когда он исключительно за хлопотами, и заметить не успел, как у Оксаны Т. ручку позаимствовал, разумеется, без какого-то либо на эту ручку в дальнейшем расчета. Уже по пути домой, определив по старой привычке руки в карманы, он присвоенный ненароком предмет обнаружил. После, войдя в квартиру, он тут же поспешил чужую вещь на самом видном месте схоронить, чтобы назавтра не забыть вернуть Оксане Т. ее собственность, как-нибудь, отшутившись на сей счет, сказав с приятностию: «ох уж эти руки загребущие», а самое лучшее, подложив незаметным образом, пока и если пропащего предмета еще не хватились. – Дорого бы сейчас отдал Аркадий Лаврентьевич, чтобы вернуть время назад, и вчерашним днем по приходу домой из должности вот эту самую ручку зашвырнуть в дальний угол единственной своей спальной комнаты, чтобы та не то что сегодня, а и вообще ему больше на глаза никогда не попадалась!
Сложно представить вполне всю степень воздействия простейших мелочей на человеческую психику, когда человек раздражен и когда мелочь выступает на первый план и в роле раздражителя. Еще сложнее понять такие процессы, наблюдая их со стороны. Уклонимся же и мы от психологической точки зрения, и не станем даже и пытаться объяснить, что именно происходило в душе у Аркадия Лаврентьевича, в тот момент, когда ему, после затяжной и изнурительной борьбы с самим собою, длившейся полных десять секунд, все же пришлось уступить бурному наплыву горького чувства нестерпимой обремененности. Слезы навернулись на глаза Аркадия Лаврентьевича. В невыразимой тоске схватил он с видного места чужую шариковую ручку, отворил форточку и со всего размаху отправил схваченный предмет прямиков в лужу, образовавшуюся за ночь от затяжного дождя как раз напротив окон молодого семейства Деревянко.