– Ксения, ты не должна спешить. Чтобы стать монахиней, нужно любить только Бога и отказаться от всего мирского, – монахиня положила ладонь на нервные пальчики девушки. – Окружающие тебя люди станут для тебя братьями и сёстрами, а душой и телом ты будешь принадлежать нашему небесному отцу. Чувствуешь ли ты это в своей душе?
– Нет. Такой веры у меня нет, сестра. – Ксения перекрестилась: – Бог мне свидетель, такого нет.
– Всё предначертано на небесах, дорогая, – Дарья погладила её по склонённой голове. – Если тебе суждено стать одной из нас, ты ею станешь. Если же нет, то нет. От судьбы не уйдёшь. – Она поцеловала свою воспитанницу в щёку. – Я пойду к матушке, а ты подумай над моими словами.
Дарья ушла. Юная девушка, задумавшись, смотрела на иконы.
******
Пасмурное, угрюмое утро конца апреля заглядывало сквозь плотно закрытые шторы в просторную комнату на втором этаже большого особняка, который укрылся в глубине сада, за решетчатой, кованой оградой на Аптекарском острове Санкт-Петербурга.
В полумраке на широкой постели мирно спал темноволосый господин.
Его лицо, с упрямым подбородком и тонким профилем, выделялось тёмным пятном на белоснежной, с кружевными вставками, подушке.
Тем временем в доме началось движение. В коридоре затопали шаги, послышалось шорканье веника и приглушённый шёпот. Прислуга приводила в порядок дом, пока хозяин, а это был именно он, отдыхал.
На первом этаже, в столовой, русоволосая девушка лет двадцати двух, с длинной косой, перекинутой за спину, в белом фартуке с кружевными бретельками, накрывала на стол. Пушистая сибирская кошка дымчатого цвета вертелась возле её ног.
– Отстань, Пава! – прикрикнула на зверька девушка, отталкивая его ногой. – Не до тебя. Скоро проснётся Андрей Михайлович и завтрак должен быть на столе.
– Не скоро он придёт! – раздался за её спиной голос.
В столовую с большим подносом с закусками для завтрака вошла голубоглазая красавица.
– Почему? – продолжая сервировать стол, рассеянно спросила русоволосая.
– Маргарита Львовна изволили приехать, – в голосе девушки слышался сарказм. – Хоть бы к двенадцати часам спустился.
– Ладно, не бурчи, Катя.
– Оставь, как есть. Он сам скажет, когда подавать. Тогда повар всё разогреет, – равнодушно махнула рукой девушка, которую звали Катя. – Пойдём, Поля. Сами по-людски позавтракаем. Мы ведь утром к восьми встаём, хотя и ложимся поздно. Лёня и Алексей нас ждут. Всё готово.
– Я мигом.
По истечении четверти часа из небольшой комнаты возле кухни раздались весёлые женские и мужские голоса, звон посуды, аромат свежевыпеченной сдобы и кофе.
******
Часы в глубине дома пробили десять раз.
Господин на кровати открыл заспанные тёмные глаза, потянулся, посмотрел на дверь и… улыбнулся.
У изголовья его кровати стояла миниатюрная красивая женщина в шляпке и элегантном платье, сшитом по последней парижской моде.
– Рита, – он поднялся на локте. – Ты как всегда вовремя!
Будучи женщиной с хорошим вкусом, госпожа Карницкая старалась избегать в одежде вычурности и лишнего блеска. Струящееся платье из пепельно-серого атласа с глухим воротником, скрывающим грациозную шейку, составляло контраст с высокой причёской её светло-каштановых волос, на которых красовалась шляпа со страусовыми перьями и большими полями, закрывающими точёные плечи женщины.
Бледное лицо с правильными чертами, подведенные чёрным карандашом серо-синие глаза, скользящая походка и томный голос. Маргарита Львовна олицетворяла собой изящество, аристократизм и утончённость. И это считалось в салонах петербургского общества хорошим тоном.
– Мне так не хватало тебя эти дни, – мужчина потянул любовницу за руку, приглашая её к себе в постель. – Твой муж уехал?
Госпожа Карницкая с охотой откликнулась на его приглашение и, обняв, крепко поцеловала:
– Да, Андрей, наконец-то мы можем побыть вместе.
Орехового дерева большая кровать жалобно скрипнула под телами.
Их любовная связь длилась много лет.
Владея большим капиталом и влиятельными знакомствами, Андрей Михайлович Рунич был вхож в самое изысканное общество. Так он встретился с Маргаритой Львовной Карницкой, супружеская жизнь которой с фабрикантом Сергеем Карницким не удалась, и любовь к Руничу стала единственной настоящей страстью в её жизни.