— Раненых в дивизионный медсанбат, Карпов, организуй! Бойцам в казарму отогреваться, там уже кипяток для чая готов. Командирам в штаб на доклад!
Рассудив, что мне сначала надо в штаб, а уж потом показаться лекарям, я взял свёрток, полученный от Бондаренко и подошёл к командиру четвертого взвода Карпову:
— Тащ лейтенант, тут вот финн пленный раненный, — я указал на волокушу, — его наверное, тоже в медсанбат, у него серьёзное ранение — кость на ноге перебита.
Лейтенант глянул на финна, кивнул и, оглядевшись, подозвал бойца:
— Шишкин!
— Я!
— Хватай эту волокушу и тащи в медсанбат! Это раненный пленный финн, поэтому, остаёшься там и охраняешь! Понял?
— Есть!
— Телогрейка на нем моя, не оставляй её в госпитале, если меня не найдешь, передай Калинину, — добавил я, вспомнив про своё имущество.
Затем я взял второго финна и зашёл с ним в штаб. У порога меня встретил Белковский, и с ходу наехал:
— Ты зачем его привел?
— А куда его? Допросить же надо, наверное! — постарался я по-простому объяснить комиссару элементарные факты.
— У нас тут переводчиков нет! Его армейской разведке надо передать, — не унимался непонятно чем раздраженный старший политрук.
— Он по-русски говорит! — Выложил я последний козырь в этом непонятном споре.
— Белковский сделал паузу, потом, после короткого раздумья, крикнул в коридор:
— Кононов!
— Я! В проёме двери мгновенно появился невысокий коренастый боец с винтовкой за спиной.
— Отведи пленного в чулан, где Сапожников сидит! И смотри, головой отвечаешь!
— Есть! — красноармеец схватил финна за плечо и толкнул перед собой, — Пошёл!
— А ты, Ковалев, иди за мной! — комиссар развернулся и направился к лестнице.
Вслед за ним я поднялся на второй этаж и вошёл в комнату, выделенную под кабинет. Внутри обстановка была довольно скудной — длинный стол, составленный из двух, по бокам от него лавки, на которых сейчас сидели Горбушкина, командиры взводов и их помощники, в том числе Петренко. Во главе стола, спиной к зашторенному окну в деревянном кресле с высокой спинкой задумчиво курил командир роты, стряхивая пепел в самодельную пепельницу, сделанную из донышка гильзы трехдюймовки, слева от него над старомодным комодом с выдвижными ящиками висела схематическая карта нашей зоны ответственности, на которой я, бросив короткий взгляд, успел разобрать береговую линию Ладожского озера и Питкяранту. Освещение давала электрическая лампочка ватт на сорок.
— Садись сюда! — комиссар показал мне место за столом с самого края, а сам взял стул, до того стоявший у стены, и сел с торца стола, спиной к двери.
Проследив тяжёлым взглядом за нашим размещением, Волков, не поворачивая голову в сторону помкомвзвода-два, с металлом в голосе произнес:
— Петренко, доклад!
Мой земляк как-то суетливо подскочил, переступил назад через лавку и стал докладывать виноватым тоном о своем боевом выходе: сообщил направление движения, какие стояли задачи, потом перечислил силы и вооружение, а когда дошел до начала боестолкновения, комроты резко произнес:
— Стоп!
Михаил замолчал, а Волков встал, достал из комода лист писчей бумаги, положил его перед собой на стол и жестом подозвал Петренко:
— Рисуй схему!
Тот взял карандаш и стал рисовать условные обозначения, комментируя:
— Вот тут мы шли, где-то здесь был головной дозор… — далее он подробно рассказал всё то, что мне уже было известно. Все присутствующие, кроме меня, сгрудились вокруг стола, где помкомвзвода-два рисовал и объяснял схему.