— Отделенный командир погранроты НКВД Ковалев!
— Тот протянул руку и сухо потребовал:
— Документы!
Я бросил в снег пулемёт и, расстегнув маскхалат и ватник, вытащил из кармана гимнастерки командирскую книжку, которую протянул старлею. Тот, внимательно прочитав документ, вернул его мне и только тогда представился сам:
— Командир роты Фомин. Что тут произошло?
— Мы осуществляли патрулирование вдоль дороги, в четырнадцать тридцать вышли к этому пустующему хутору для проверки. Одновременно с нами здесь появились белофинны в количестве около ста штыков, наверное, неполная рота. Наш взвод успел первым занять хутор, финны попытались нас выбить. Завязался бой. Я на той высоте прикрывал фланг, уничтожил финский отряд в составе девяти человек, пытавшийся занять холм, захватил пулемёт и автомат. А тут и вы подошли, — коротко доложил я.
— Понятно… — с некоторой завистью посмотрев на трофеи, протянул Фомин и продолжил уже четким командирским тоном, — Похоже финны отступили, мы их далеко преследовать не будем, пошли, посмотрим, что там с вашим взводом, — старлей развернулся и направился в сторону хутора. Я подобрал оружие и пошел вслед за ним вместе со старшиной и красноармейцем-вестовым. Хутор состоял из двух жилых домов, пяти бревенчатых нежилых строений, которые отличались отсутствием окон и двух дощатых сараев. Когда мы подошли, навстречу вышли два комота.
— Васильев, доклад! — скомандовал, остановившись, Фомин.
Шедший первым комот с курносым мальчишеским лицом остановился, вытянулся в струнку, поднес руку к виску, отдавая честь и четким командирским голосом доложил:
— В ходе боя первый взвод занял данный хутор, на котором держали оборону пограничники. Рота продолжила наступление в восточном направлении, а я, по приказу командира взвода вместе с первым отделением взвода и санитарным отделением роты остался на хуторе для организации обороны и оказания первой помощи раненым. Сейчас на хуторе находятся четыре раненых из нашей роты и семь раненых пограничников. Убито — один боец из нашей роты и четверо пограничников. Раненые размещены в бане, там печь топится по белому и окошки целые. В домах все стекла выбиты, но мы и там печи затопили, сейчас бойцы пытаются хоть чем-то закрыть окна. Отделенный командир Васильев доклад закончил!
— Где сейчас теплее, чтобы штаб разместить?
Вон в том доме, что поменьше, — комот махнул в сторону небольшой избы, которую из-за её кособокости и ветхого вида правильнее было бы называть лачугой.
Васильев не соврал, в этом убогом жилище действительно было теплее чем на улице — по ощущениям около ноля градусов, однако в помещении стоял едкий дым, от которого сразу стали слезиться глаза и запершило в горле.
Тащ командир, проходите к окну, тут посвежее! — суетящийся возле печи боец показал на идущую вдоль стены широкую лавку, которая была единственной мебелью в помещении, — Печь давно не топили, щели появились, вот и дымит, — продолжил боец, после того как мы сели у небольшого разбитого окна, кое как закрытого свежим еловым лапником, — Но Мишаня там в погребе сейчас со стен глины наколупает, так мы щели и замажем!
«А мне тут что делать?» — запоздало подумал я, осматриваясь по сторонам, и спросил Васильева: