– Прекрасно, просто прекрасно, – пыталась заверить его я, но он мне не верил, осматривал со всех сторон и спрашивал, что у меня болит.
– Ну, должна же ты хоть что-то чувствовать?! – возмущался он.
– Я – да. Я чувствую, что ты меня достал! – смеялась я.
– Прости. Может, тебя положить спать? Может, тебе теперь все время надо лежать?
– Ага, и как корове все время жевать траву! – пыталась достучаться до его разума я.
– Почему траву? Может, тебе чего-то хочется? Я где-то слышал, что беременным часто хочется какого-нибудь деликатеса! Хочешь, я схожу и куплю?
– Можешь ты хоть минуту просто полежать со мной рядом. Просто спокойно полежать? – я устало отмахивалась от его назойливой заботы, разом обвалившейся на меня.
– Полежать? Конечно, – он прижал меня к себе и, по-моему, попытался перестать дышать. Я улыбнулась и запустила руку к нему под рубашку.
– Милый, родной, – прошептала я. Он напрягся.
– Ты что! Тебе теперь, наверное, нельзя.
– Ну конечно. Прямо на все девять месяцев, – тихонько засмеялась я. Костя поцеловал меня в лоб, а потом вся наша супружеская любовь напоминала попытку разминировать часовой механизм очень хрупкой, практически хрустальной бомбы. И я не могу сказать, что мне это не понравилось. Во всяком случае, могу сказать точно, что так меня еще никогда не любили. Мужчина, особенно в таком возрасте, как Константин Яковлевич, если его женщина ждет первенца, смотрит на нее, словно на богиню, способную вершить его судьбу. Это чувство безграничной власти, власти, которая превращает «Мужус обыкновенус» в «Настоящего Мужчину – защитника, кормильца, опору, лучшего друга, няньку и во все, что душа пожелает», и было самым прекрасным, что мне довелось испытать в жизни. По крайней мере, в семейной.
Утром Костя виновато собирался на работу. Он на цыпочках передвигался по квартире, стараясь меня не разбудить. В то время как меня как раз надо было разбудить. Ведь меня еще никто не освободил от исполнения служебных обязанностей. Потоки желающих потратить кровные деньги на отдых увеличивались с каждым днем. Зима была на излете, но лаяла, как обезумевший от голода цепной пес. Самые страшные холода, самые ледяные ветры бывают именно в конце февраля. И все эти атмосферные явления гонят граждан в теплые края еще до того, как начнется официальный сезон. Официальный сезон – это безумие, сводящее с ума менеджеров и туроператоров. А февраль-март-апрель – ненапряжная, но довольно насыщенная трудовая пора.
– Почему ты меня не разбудил, – поймала я его на месте преступления. Он как раз пытался бесшумно одеть ботинки.
– Ты так сладко спала, – оправдался он. – Тебе надо больше спать.
– Меня уволят!
– Ты сама сказала, что теперь это невозможно! – парировал Костя.
– Невозможно, если я буду работать. А если я работать брошу, никто мне на дом зарплату носить не будет. Особенно НН, – я лихорадочно напяливала на себя рейтузы.
– Осторожней! – с замиранием сердца воскликнул Костя, когда я споткнулась о вторую штанину.
– Слушай, ты прекращай так дергаться, – разозлилась я. – Ты так не доживешь до родов!
– Да, ты права, – поник супруг. И принялся уговаривать меня поехать на такси.
– Если я буду ездить на такси, как мы купим квартиру? – приперла его к стенке я. Он молчал с выражением лица а-ля «побитый пес». – И вообще, я всегда права.
– Тогда я тебя провожу! – уперся Костя и действительно доставил меня до самых Ленгор. Там он, не обращая внимания на мои вопли, сдал с рук на руки НН. Пригрозил Аллочке, чтобы она не смела нагадать мне всякую гадость («Я вообще не буду ей гадать», ответила Аллочка, хотя и ей, и мне было ясно, что без этого не обойдешься). Дальше он сделал героический взгляд и все-таки ушел. А я осталась сидеть в кресле менеджера среднего звена, обалдевшая от такой реакции мужа на простую новость о беременности жены.
– ВАУ! – сказала Аллочка и быстренько нагадала мне безоблачного семейного счастья.
– ВАУ! – сказала Динка по телефону. – Я тебе говорила?!
– ВАУ! – ответила я. – И что теперь будет?
– Будешь счастливой! – сказали все хором. И я расслабилась. Пусть все идет как идет. Раз уж мне достался такой чудесный муж, зачем напрягаться. Да, возможно, что это и не его ребенок! Возможно, что это – ребенок Дениса. Но кому будет лучше, если этот маленький факт станет общеизвестным? Денису точно нет. Мне – так станет только хуже. А уж Косте и подавно. Мужику тридцать девять лет! Ему просто необходимо стать отцом. Разве нет?
– Конечно, – кивнула Аллочка. – Ты совершенно права.
– Ты считаешь? – задумалась я. Вдруг оставшись одна, без этого постоянного восторженного прессинга со стороны моего дорогого благоверного, я почувствовала себя мошенницей, незаконно прикарманившей огромное богатство. Богатство, конечно, прекрасно и неописуемо мне нравится. Но оно чужое. Как только меня вычислят, все станет гораздо хуже. Гораздо хуже.
– Не будь дурой! – разозлилась Динка, когда я поделилась с ней своими сомнениями. Она доступно и популярно объяснила мне все, заставив поверить в неизбежность того, что происходит. Впрочем, я не сильно сопротивлялась. Что я, Жанна Д’ Арк, чтобы самой наступать на горло собственному счастью? Костя завалил меня букетами, книгами с фотографиями малышей в разных ракурсах. Мы с ним могли часами разговаривать о том, как сейчас выглядит наш ребенок.
– Ты представляешь, у него уже практически сформированы все органы! – тыкал в картинку с симпатичным эмбриончиком Костя. – Скоро он сможет нас слышать. Тебе надо испытывать только положительные эмоции!
– Ну, естественно, – соглашалась я. В целом, я только их и испытывала (если не считать коротких приступов паники, когда я думала о том, что этот ребенок может не иметь к Косте никакого отношения). Меня не тошнило, токсикоза, которым меня пугали все кому не лень, не было и в помине, а врачи в один голос заверяли, что у меня все в порядке, хотя меня и можно в силу возраста отнести к старым первородящим. Я не полюбила грызть мел (говорят, такое бывает), не мучилась кошмарами и вообще была как огурчик. И потом, все-таки, жизнь вокруг не стояла на месте. У Динки тоже было достаточно событий, чтобы заполнить рассказами о них мой досуг. Ее паевой аттракцион набирал обороты. Она уже получила один раз процент в размере, почти соответствующем моей заработной плате за месяц. И теперь на нее, как на игрока, больного манией выигрыша, напал азарт.
– Ты не хочешь вложить денег? Я бы тебя порекомендовала, – блестящими глазами посматривала она на меня.
– Нет, – вежливо отмахивалась я. – Мы все же собрались купить квартирку.
– Да вы с ума сошли. Сейчас совсем не время! Цены жуткие!
– Мы в ипотеку, – пояснила я.
– Ну почему ты не видишь своего счастья? Я тебе обеспечу стабильные семьдесят процентов прибыли. Через год ты купишь квартиру безо всякого кредита!
– Ты что-то плохо считаешь. Если я вложу в твой этот сомнительный фонд сорок пять тысяч и получу семьдесят процентов…
– Он вовсе не сомнительный! – озверела Динка. – Это прекрасное вложение! Я могу тебе показать вырезку из журнала РБК. В России сейчас уникально благоприятная ситуация для инвестиций!
– Ага, – рассмеялась я. – Все играют на росте недвижимости. На одну квартиру десять покупателей. Только ни одному из десяти квартира на самом деле не нужна. Представь, что будет, если все десять разом решать эти квартиры продать!
– Это не твои слова, – возмутилась она. Я закусила губу. Слова, и правда, были не мои, а Костины. С тех пор, как я носила под сердцем его ребенка (совесть – молчать!), он так много времени посвящал разговорам со мной, что я могла протранслировать его мнение практически по любому вопросу. Но в глазах Динки я предпочла бы иметь свою уникальную точку зрения.
– Во всяком случае, эти фонды – очень рисковое предприятие. Ты можешь себе это позволить. Каждый может рискнуть своими деньгами. В принципе, можно пойти и просто в казино. Там будет сто процентов прибыли в минуту. Хозяевам.
– Не хочешь – как хочешь, но зачем другим пытаться испортить настроение? – обиделась Динка. Оказалось, что мое сравнение с казино было ей как по больной мозоли. Она под страшным секретом сообщила, что ради дополнительной линии процентов в ее паевой структуре ей надо увеличить взнос до пятидесяти тысяч.
– Что? – ужаснулась я. – Это же чистая разводка!