Кому-то это показалось бы бравадой, игрой на публику, но сердце Алексея действительно сжималось при мысли, что все эти люди, облаченные в черный цвет, старые и молодые, мужчины и женщины, совсем еще маленькие дети, страдают по его, пусть и невольной вине.
Президент понимал, что слишком резкие и глубокие изменения в жизни страны по сравнению с теми, которые устраивали его предшественники, могли озлобить многих, и кто-то решился на радикальные меры, пожелав избавиться от первопричины этих реформ. Прежде ничего подобного не случалось, и произошедшее три дня назад в центре столицы было косвенной виной именно Алексея Швецова. Он понимал, что сейчас его присутствие здесь для всех этих заплаканных, убитых горем людей не имеет ни малейшего значения, но так Швецов хотел, по крайней мере, успокоить собственную совесть, более будучи не способным что-либо сделать.
– Сограждане, – Алексей твердым взглядом смотрел в объективы направленных на него телекамер. Журналисты, едва заметив появление президента, взяли главу государства в кольцо, едва не опрокинув цепь телохранителей, пытавшихся чуть оттеснить представителей прессы. – Сегодня, в этот тяжелый день я здесь, чтобы разделить с вами скорбь, боль утраты своих близких, тех, кто стал жертвами циничного теракта. Убийцы, не остановившиеся ни перед чем, хотели ввергнуть нас в ужас, хотели заставить наши сердца цепенеть от страха, и ради этого они с легкостью обрекли на смерть десятки людей. Я клянусь вам здесь и сейчас, что каждого, кто причастен к этой трагедии, ждет суровая неотвратимая кара, кем бы он ни был и где бы ни пытался скрыться от возмездия. Все силы наших спецслужб, вся мощь великой державы будет брошена на то, чтобы найти и наказать виновных так, чтобы наказание это послужило уроком для всех, кто когда-либо захочет пойти по пути этих преступников.
В глазах вдруг Алексея потемнело, и он пошатнулся, едва не упав лишь благодаря подставленной телохранителем руке. Мощные стимуляторы, огромную дозу которых ввели президенту в госпитале, прекращали свое действие быстрее, чем ожидалось, но он нашел в себе силы завершить свою речь, сказав самые важные слова:
– И если хоть кто-то из преступников избежит возмездия, я сложу с себя полномочия и подам в отставку без промедления.
Президент, стараясь не показать своей слабости, двинулся дальше, туда, где чернели провалы свежих могил. Земля готова была поглотить прах умерших, даровав им вечный покой. Там стояли, едва сдерживая слезы, родственники тех, кого сегодня предстояло предать земле. И Алексей вдруг почувствовал, что не сможет просто так подойти к этим людям, не сможет говорить с ними, смотреть им в глаза, ведь в их горе была его и только его вина.
– Господин президент, – проскользнув между расступившимися телохранителями, к Швецову подошел помощник директора ФСБ Котов. Он едва сдерживал улыбку, и это показалось Алексей особенно кощунственным в такое время и в таком месте. – Господин президент, час назад задержан Исмаил Хороев. С минуты на минуту его доставят в следственный изолятор ФСБ.
Алексею показалось, что земля уходит у него из-под ног, но спустя мгновение он пришел в себя, кивнув Котову и спокойно двинувшись дальше. Теперь он знал, что может сказать, глядя прямо в глаза тем, кто стоял сейчас возле могил.
Глава 6
Рука Москвы
Варшава, Польша
21 апреля
Взвизгнув тормозами, роскошный "Вольво" едва вписался в поворот, вылетев с тихой улочки на широкий проспект. Автомобиль успел набрать скорость, пользуясь тем, что движение в этот поздний час даже в центре многомиллионного города было не слишком оживленным, и тут же резко затормозил, остановившись перед светофором. Гоги Берквадзе, вольготно устроившийся на заднем сидении, выругался себе под нос, используя не родной грузинский язык, а великий и могучий, в котором соответствующих моменту слов и выражений было куда больше.
Над польской столицей второй день шел моросящий дождь, навевавший тоску. Берквадзе выглянул в окно, окинув взглядом улицу. По тротуару быстрым шагом шли куда-то местные жители, большинство из которых укрывались от непогоды под зонтами. Сверкали разноцветными огнями витрины дорогих магазинов и рекламные щиты. Столица бывшей народной Польши явно пыталась походить на настоящий европейский город, равный Парижу или Лондону. Что ж, Берквадзе еще помнил времена, когда для миллионов советских людей Польша действительно была верхом цивилизации по сравнению с убогой "совковой" жизнью.
Но сейчас Москва давно уже сравнялась по роскоши и дороговизне с крупнейшими мегаполисами мира, а Варшава по-прежнему оставалась лишь одним из многих европейских городов. Хотя поляки и стремились доказать своим западным соседям, что они ровня друг другу, такие же члены европейской семьи, как немцы или итальянцы, на них все равно смотрели свысока, как на славянских варваров, и полякам волей-неволей приходилось так же относиться к русским, чтобы хоть немного отвести душу.
В Варшаву Берквадзе, сейчас направлявшийся в аэропорт, прибыл четыре дня назад, оказавшись на родине Тадеуша Костюшко и Генрика Сенкевича за считанные часы до того, как в центре Москвы прогремели взрывы и раздались автоматные очереди. Гоги точно не знал, что и тем более, когда предпримет Исмаил, его кровный должник, в котором не было причин сомневаться, но все же предпочел убраться из России, чтобы наблюдать за происходящим со стороны. И Польша не случайно была избрана нефтяным магнатом, посмевшим отклонить предложения державы в лице Захарова и Громова, в качестве временного убежища.
Имея все необходимые визы, Берквадзе вполне мог найти временное пристанище на землях Германии, Франции, даже Израиля или любой другой страны, но он посчитал, что в случае провала замысла Хороева там его вполне могут достать российские власти. Несмотря на то, что Исмаил клятвенно обещал никоим образом не бросать тень событий на своего кровника, вероятность ошибки, утечки информации сохранялась. Берквадзе не знал, как его должник реализует свой замысел, кого привлечет к такой рискованной операции, но предпочел быть подальше от места событий. Ему уже пришлось поверить в способности российских спецслужб, и не было сомнений, что при необходимости чекисты выйдут не только на организаторов, но и на заказчиков покушения, чем бы оно ни завершилось.
Визит Берквадзе в Польшу мог быть легко объяснен тем, что по территории этой страны должна была в скором времени пройти ветка газопровода, по которому голубое топливо потоком хлынет в Германию и Францию, приводя в движение заводы и спасая тамошних обывателей от зимних холодов. На самом же деле хозяин "Нефтьпрома" руководствовался тем, что польское правительство, в отличие от властей иных стран, сильно зависящих сейчас от русского газа и нефти, не так легко согласится на выдачу его русским, нежели немцы, англичане или евреи.
Антирусская истерия, не утихавшая в Польше уже много лет, и искусно подогреваемая заокеанскими дирижерами, давала надежду на то, что местные власти, дабы насолить восточному соседу, с охотой дадут убежище ему, Гоги Берквадзе, нарушая любые международные нормы. Собственно, от правительства, гордившегося тем, что благодаря американской противоракетной обороне, часть объектов которой разместилась как раз в Польше, территория его страны, польский народ стал мишенью для русских ракет, в могуществе которых сомнений не было ни у кого, ожидать иного было сложно. И поэтому Берквадзе уже несколько дней колесил по Варшаве и ее окрестностям, для вида даже пару раз встретившись со своими партнерами по газовому бизнесу.
Весть о провале покушения была для Гоги как гром среди ясного неба, а последовавшее за тем сообщение об аресте Исмаила Хороева ввергло магната в еще больший шок. Причем, если известие о нападении на президента России стало известно всей Европе благодаря могущественным медиакорпорациям, то вторая новость была достоянием только самого нефтяного магната, и здесь Гоги должен был благодарить своих друзей в спецслужбах, пусть не сумевших отвести опасность от самого Берквадзе, но хотя бы вовремя предупредившим его об угрозе.