— Ремонт станка!
— Это что, так называется твое стихотворение?
Я кивнул.
— Тогда скажи еще раз, потише, — попросил корреспондент.
Я собрался с духом, раскрыл рот и услышал сиплый шепот:
— Ремонт станка.
— Теперь погромче.
Я повторил название своего стихотворения.
Что это за странная штука была передо мной — этот маленький подслушиватель моих слов и мыслей, моего дыхания и даже стыда.
— Хватит, спасибо, — сказал корреспондент, когда я прочел стихотворение до середины. Я остановился на словах: «Мы вправе себя называть мастерами…»
— Это хорошо ты подметил, — похвалил корреспондент. — Вы теперь настоящие мастера своего дела. Станок вы сегодня закончили и сдаете. У вас, конечно, приподнятое настроение?..
Удивительное дело — никто из нас, ни ребята ни мастер, не поправили корреспондента. Не сегодня мы сдаем станок, а сдали его уже больше месяца назад.
— Ты на нем пробовал работать? — спросил меня корреспондент.
— В общем-то, да, — сказал я неправду. Почему я соврал, сам не знаю. Уж очень пристально смотрел на меня корреспондент, и уж очень ему хотелось, я это видел по глазам, услышать от меня именно то, что я сказал.
— Хотел бы стать еще и токарем? — спросил корреспондент.
— Хотел бы, — опять соврал я.
— Ты, наверное, хорошо учишься? — Он спрашивал быстро, не давая подумать.
— Да как будто бы ничего… Только вот по французскому слабовато.
— По французскому? — удивился корреспондент. — Вы изучаете французский язык?
— Ну да, все три года.
— А ну-ка скажи что-нибудь… Давай-давай, не стесняйся.
От позора меня спас дежурный по группе, Саня Сидоров. Он влетел в мастерскую с торжествующим криком:
— Пацаны, все на столе! Чай стынет!
В мастерской поднялся шум, гвалт, кто-то рванулся к двери.
— Нет, нет, — остановил нас корреспондент. — Еще немного, и мы закончим разговор. А сейчас я спрошу вот у этого молодого человека: что было самым трудным за годы учебы?
Корреспондент подошел к Илье.
Головин все еще стоял у окна. На корреспондента он смотрел спокойно, без смущения. Он помолчал, подумал.
— Самым трудным… — негромко начал он. — Много было самого трудного, но, пожалуй, труднее всего было учиться здесь и заканчивать десятый класс.
— Да, это действительно нелегко, — согласился корреспондент. — Ну и как, успешно закончили?
— Плохо, с тройками, — признался Илья.
— Ну, все-таки закончили, а это главное, — постарался утешить корреспондент.
— Нет, это не главное, — сказал Илья. — Я хочу дальше учиться, а с тройками мне будет труднее.
— Ах, вон у вас какие мечты. Похвально. И куда же вы собираетесь поступить?
— В университет, на биофак.
— Так что же, окажется, что вы напрасно приобрели свою специальность слесаря?
— Не напрасно, она мне пригодится когда-нибудь. Мужчина все должен знать. Но я не люблю слесарное дело.
— Вот так раз, — удивился корреспондент. И все мы удивились. И наш мастер. Илья был одним из лучших его учеников. Все, что он делал, получалось у него аккуратно, точно, правда, не так быстро, как у других. А я еще удивился смелости Ильи. Он говорил только правду и не поддакивал, как я, не придумывал, чего нет и не может быть. Ведь я тоже мог бы сказать, что мечтаю писать стихи. Но струсил. Да, конечно, еще как струсил! Стать поэтом — это не то что стать биологом, ученым. Попробуй скажи про такое. Подумать страшно. Но все равно я должен был сказать правду. Вот когда соберутся друзья в мой день рождения, пообещаю им всегда и всюду говорить только правду.
— Но почему вас интересует именно биология? Может быть, вы ошибаетесь в своем желании так же, как ошиблись, поступив в ремесленное? — спросил корреспондент.
— Я не жалею, что поступил сюда. Здесь только я и понял, что буду биологом.
«А вот я еще ничего не понял, — подумал я с огорчением. — Да и вряд ли кто-нибудь из всей нашей группы знает наверняка, кем он должен стать, что он любит, а что не любит. Вот разве что Володька уже определился. И Губарик. Ему все равно, где работать, лишь бы не работать».
— Что же вас так привлекает в биологии? — корреспондент задал этот вопрос с живым интересом, теперь это был уже разговор не для микрофона.