— Ты их не очень-то угощай, — посоветовал кто-то.
— Да чего там, чего там. У поэта день рождения. А я, может, его поклонник. Может, и сам чего почитаю. Послушаешь, а? У меня в тетрадочке много всякого. Про любовь, про птичек-бабочек. Так что рванули, парни. Это мы мигом. Раз, два-с — и никаких колбас. Сашок, давай-ка ходом. Ребятишки торопятся.
— Не надо, зачем, — уже рассердился я. Но Иванов взял меня и Володьку за плечо, стал подталкивать:
— Шагай, шагай, молодняк. Чего это вы такие робкие? Тоже мне, рабочий класс! В праздник все можно, а от стопочки ничего не будет. Гарантия.
Я не знал, что теперь делать. Ноги шли сами собой, вырываться было смешно и стыдно. И потом, попробуй вырвись! Рука Иванова лежала на моем плече, как увесистая металлическая болванка. Сашок угрюмо шагал рядом. А может быть, и в самом деле ничего не будет от ста граммов? Зачем обижать человека? Он ведь от всего сердца. Володька тоже идет, не сопротивляется. Выпьем, отметим, что у нас все хорошо получается, и бегом в училище. Все трезвые, а мы того… Страшное и привлекательное было что-то в нашей быстрой ходьбе к закусочной. Чем дальше я уходил от пивного ларька, тем тревожнее было мне, и все чаще я поглядывал на Володьку, даже успел ему шепнуть: «Может, смоемся?». Друг только неопределенно пожал плечами, и эта его неопределенность ненадолго успокоила меня, а потом снова пришло волнение, да такое, будто зажгло все внутри.
— Отпустите, — взмолился я. — Нельзя нам напиваться.
— А мы и не собираемся напиваться, дружище. Вот и она, родимая. Влезайте. У меня тут знакомая есть, Шурочка. Она мигом.
Народу в закусочной оказалось порядочно. Мужчины мусолили потухшие папиросы, позвякивали стаканами, галдели. Мы нашли свободный столик в углу, опустились на стулья солидно, без спешки. Иванов небрежно отодвинул в сторону грязную посуду и предложил:
— Что, мужики, дернем по полтораста?
— Можно и по полтораста, — вяло согласился Сашок. Мы с Володькой переглянулись. Я со страхом, он как будто с удовольствием. Как будто не раз ему приходилось пить по полтораста и даже больше. Он-то что, он, может быть, и выдержит. А что будет со мной? «Не надо, — хотел я сказать, — зачем?» Но стало стыдно. Хотелось быть таким же солидным мужиком, как Иванов, и уж по крайней мере не хуже Володьки. Мне теперь начинало даже нравиться, что я попал в настоящую мужскую обстановку, что пить мы будем из граненых стаканов и без скидок — одному поменьше, другому побольше. И еще я подумал, что с завтрашнего дня смогу в разговоре среди мужиков на равных, запросто сказать: «Вылакали мы это сначала по полтораста, чувствуем — мало. Добавили…» А вдруг я так напьюсь, что не смогу прийти на день рождения?! Ну уж нет! Что бы там ни было, а приду. Проветрюсь по дороге.
— Шурочка, голубушка, — игриво обратился Иванов к толстой буфетчице, — нам по полтораста и сосисок… Мужики, сколько сосисок?
— Да что там, не есть пришли, — вяло отмахнулся Сашок. — Сколько положит.
Пока дожидались водки и сосисок, молчали. Даже разговорчивый Иванов сидел, помалкивал. Так, наверное, и полагается в солидной мужской компании, подумал я.
Но вот стаканы и сосиски с картошкой на столе. Иванов первым поднял граненый стакан. Водки в нем было не так уж много.
— Ну, поехали, — сказал он и шумно выдохнул в сторону. А потом одним махом влил водку в разинутый рот.
Сашок поднес к губам свой стакан, сморщился.
— Бывайте, — буркнул он и тоже выпил одним духом.
Когда пил мой отец, он тоже морщился, вспомнил я. И сразу припомнилось: «Бойся первых рюмок». Но вот уже выпил и Володька, тоже духом вылил водку в рот. Начал пить и я. Глотками. Не дыша. И какой-то голос с горечью подсказал: «Все, теперь начнешь пить, как отец». Я не допил, водка потекла по губам. Обожгло рот и глотку. Я сморщился.
— Ты хлебцем занюхай, хлебцем, — посоветовал Иванов. Он сунул мне под самый нос кусок горбушки.
— Ну вот, поздравляем. Чтобы жилось, не чесалось, — весело сказал Иванов. — Теперь навались на сосиски. Для первого раза без закуски нельзя.
Иванов быстро умял сразу две сосиски. Сашок нехотя ковырялся в картошке. Володька ел сосредоточенно, посапывая.
— Доедай побыстрее, — сказал я. — Надо бежать, нас ждут.
Володька почему-то вяло промямлил в ответ: «Успеется».
— Ну, в общем, ты как хочешь, — рассердился я. — А мне пора. Мне еще продукты надо купить и всякое такое. И вообще…
Я встал, начал шарить по карманам, хотел расплатиться и уйти. Все теперь страшило меня: дымное помещение, галдеж, смех, выкрики, лица мужчин.