Бегом, бегом в училище, к ребятам. Эх, и расскажу я им! Эх, и выдам что-нибудь такое… Эх, и праздничек у меня сегодня. Эх, и крепкий я мужик. То ли еще будет вечером. Вечером? Когда это, вечером? А может быть, уже? Где часы? Где тут могут быть часы? «Скажите, пожалуйста, который час? Да нет, я ничего… Я сам дойду. Я крепкий. У меня сегодня день рождения. Семнадцать. Хотите, и вас приглашу? До свиданья. А то я могу… У меня будет хорошо. Девушка, девушка, куда же вы?»
Что она сказала? Семь часов? Или восемь. Или… Не может быть! Надо бежать. Да не туда, а вон туда, к Деду. Дом с башенкой, скамейка напротив. Дом с башенкой, скамейка напротив… Дом с башенкой, скамейка…
Кто-то стонал — рядом или во мне. Кто-то отсекал мои уши, жевал их. Кто-то душил меня, крутил мне нос и разбивал лицо. Моя рука прикоснулась к чему-то шершавому и холодному. Оказалось, что это ножка скамьи. Потом в белесом полумраке растопырились тонкие штрихи кустов, потом заблестели надо мной зеленые пятна звезд. Что случилось со мной? Почему так тошно и зябко? Где я? Кажется, где-то погромыхивает трамвай, урчит машина. И кто это спрашивает меня так грубо:
— Отошел, что ли? Живой?
Надо мной нависло усатое лицо. Милиционер.
— Давай, давай. Пошевеливайся, щенок. Надрызгался до полусмерти. Сейчас тебя отмоют в вытрезвителе.
— Не надо! У меня день рождения!
— Давай-давай, волокись. Знаем эти дни рождения! — прикрикнул милиционер, поднял меня со скамьи, крепко схватил за руку и повел.
— Не надо! Пустите! — закричал я в отчаянии.
— В милиции допразднуешь. Не дергайся, а то я тебя так крутану, переломишься.
Мы стали переходить через улицу. Редкие прохожие останавливались, разглядывали нас. Меня знобило, ноги плелись непослушно. Но я все больше сознавал беду, боролся с отвращением к себе и со страхом перед тем, что вскоре должно произойти.
— Пустите, я сам. Я не убегу, честное слово.
— Куда уж тебе, — едко заметил милиционер, ослабил хватку, приостановился. Меня качнуло.
— Эх, балда. Пить надо умеючи.
— Я первый раз.
— Знаем, знаем. Дома, поди, матка ждет?
— Нет у меня матери, — негромко признался я, когда мы снова поплелись уже мимо домов.
— Ну, значит, батька, — все еще сердито, но беззлобно сказал милиционер. Был он крепкий, сильный. Усатое лицо казалось суровым. Такой не отпустит.
— И отца нет, — сказал я.
— Детдомовский, что ли?
— Детдомовский, — сказал я.
— Тогда чего же ты такую пакость учинил? Сам был в детдоме — знаю. А теперь что получается? Привод в милицию. Вышибут из училища. Куда пойдешь? — Милиционер говорил сердито, но как-то совсем по-другому.
— Я первый раз. У меня день рождения. Такелажники напоили, — покорно и горько оправдывался я. А самого трясло. Но уже не только от ночной прохлады, а от отчаянья и позора.
Милиционер вздохнул, покачал головой.
— Давай адрес, — сказал он. — Домой доставлю.
«Домой!» — обрадовался я. Но куда? К родственникам в таком виде и так поздно? Нет уж, не стоит. В общежитие к ребятам?! Дежурная раскричится, узнает все начальство. К Андрею? Переполошится мать. К Деду? Ну уж нет! После того, что случилось, он меня и на порог не пустит. Зачем ему такой позор?
— Мне далеко, живу в Лесопарке, — соврал я.
— Далековато, — сказал милиционер. — Придется доставить в отделение. Поговорю с капитаном, может, на диване отоспишься. Но смотри, парень. В следующий раз не пожалею.
— Спасибо, — сказал я, — большое вам спасибо. Только вы отпустите, может, я просто так похожу.
— Да ты что, сдурел? Куда ты денешься в таком виде?
Все сильнее я трясся от озноба, и все мучительнее было чувство стыда, опустошенности и отвращения к себе.
— Что же мне теперь делать? — спросил я потерянно.
— Что делать? Отоспаться и запомнить все это покрепче.
— Запомню, — тихо сказал я.
В отделении милиции за перегородкой, перед неяркой настольной лампой сидел дежурный офицер.
— Ну и фрукт, — сказал он, увидев меня. — Старшина, волоки его в камеру под душ.
— Я этого парня хорошо знаю, — сказал мой провожатый. — Он случайно перехватил, на дне рождения. Может, на диване уложить? Отоспится.
— Да ты посмотри на него, — брезгливо бросил офицер.
— Я обмою.
— Ну, знаешь, Андреев, таких дружков учить надо, жалеть их нечего. Молокосос. Из какого училища?
— Я уже кончаю, последние дни.