- Вот очки, я понимаю, - самодовольно говорил в это время дед. - Очки вещь рабочая, необходимая. Да что ты стоишь разговариваешь? Ты беги скорей на пароход, еще повидать успеешь.
Вася быстро, вопросительно посмотрел на Сережу и опять поднял брови:
- Разве она на "Некрасове" сама?
И Сережа почувствовал снова, что еще немножко - и он покраснеет.
- Ну, конечно же. Только работа, знаете. Срочное что-то там у них... Вот меня и попросила.
- На машине моей мы в минуту там будем, - начиная снова волноваться, в нерешительности заговорил Вася. - Поехать, что ли?.. Тоня, у тебя там горячая, ну-ка слей на руки.
Наклонившись над умывальником, он стал умываться. Сначала торопливо, потом все медленней. Потом, не оборачиваясь, спросил:
- А вы на пароходе плаваете или пассажиром?
- Я в порту работаю, на ремонте теплоходов, - угрюмо от неловкости буркнул Сережа. - А сейчас в виде пассажира, что ли...
- Да что ты там размываешься? - в нетерпении понукал дед. - Небось она и так тебе рада будет, хоть и с немытой рожей.
- Ну, еще бы, - сказал Вася и, совсем перестав торопиться, во второй раз начал медленно намыливать лицо. - Знаете что, товарищ, вы меня не дожидайтесь, а то опоздаете еще на пароход. Спасибо за передачу. Вы не ждите, я, пожалуй, не пойду.
- Отчего же не пойти? - сумрачно сказал Сережа. - Вы пойдите.
- Раз она занята, чего же мешаться? Работа.
- Работа... - глядя в сторону, пожал плечами Сережа. - Не такая же все-таки работа. Может, освободилась уже.
- Давай, давай, - торопил дед, сам топчась на месте от нетерпения.
- Дедушка, - тихо сказал Вася, - вы в эти дела не мешайтесь. Это лишнее. Вы не дожидайтесь меня, товарищ, до свидания. - Вася кивнул издали, не отходя от рукомойника, тщательно вытирая каждый палец, делая вид, что руки у него заняты полотенцем.
- Ну, как хотите, - сказал Сережа.
- Да уж так... - подтвердил Вася и вдруг, скомкав полотенце, высвободил руку и протянул ее Сереже.
Проходя через сени, Сережа слышал позади себя приглушенный, отчаянно торопливый шепот деда:
- Вась, а Вась, да что ты, Вася! Ты иди, Вася, с чего это ты вдруг, брат?..
В середине дня, когда солнце припекло так, что в каютах стало душно и даже на палубе в тени почти не осталось прохлады, пароход подошел принять груз с маленькой пристани, где обычно не останавливался.
Местечко было совсем деревенское. Чуть отойти в сторону от пристани и не видишь ничего, кроме зеленого луга, кустов, рассохшихся мосточков, около которых, макая в воду веревку, лениво клюет носом лодка да утки плавают в заливчике.
С парохода молодежь побежала купаться. Парни, отбежав шагов сто, торопливо стаскивали через голову рубахи и с разбегу бултыхались, сверкая белыми спинами, в воду.
Девушки побежали немного подальше, до чащи кустов, и через минуту вышли оттуда, скользя и оступаясь на глинистой прибрежной земле, а на кустах остались светлые пятна наброшенных на ветви платьев.
Сережа, отплыв от берега, обернулся и увидел Ирину. На ней был выгоревший купальный костюм, бывший когда-то синим или голубым, а теперь от солнца сделавшийся почти белым. Она шла, балансируя руками и осторожно ступая босыми ногами по скользкой земле, вступила в воду и засмеялась, передернув плечами от ее первого прохладного прикосновения.
Сережа никогда не видел ее такой красивой и так нарядно одетой, как в этом выгоревшем костюме... Позабыв работать руками, он глубоко окунулся с головой и, глотнув воды, вынырнул на поверхность, отплевываясь. Ирины уже не было на берегу, но он продолжал видеть ее с такой ясностью, как если бы у него в мозгу остался фотографический отпечаток.
Через минуту он увидел, как она плыла, приближаясь к нему, опустив лицо в воду, легко, точно ввинчиваясь в воду своим узким, сильным телом и равномерно быстро работая руками. Она подплыла к нему и, смеясь от удовольствия, схватила его за плечо.
И он вдруг со страхом подумал: "Ведь, в сущности, она совсем еще не понимает, как я ее люблю, не знает, до чего она мне кажется прекрасной, и вот сейчас она это поймет, узнает по моему лицу..."
"Нет, лучше ей и не показывать", - подумал Сережа и крикнул:
- А ну, нырять! - и изо всех сил заработал руками и ногами, уходя все глубже в холодную, сумрачную глубину, точно хотел достать до самого волжского дна...
Вечером, когда палубы почти обезлюдели, Ирина с Сережей, прижавшись друг к другу, стояли у перил, держась за один и тот же столбик, и слушали, как поют соловьи.
- Вот разбушевались, - тихонько сказала Ирина, - прямо из себя выходят соловьишки. - Улыбаясь, она закинула голову вверх, к темному, усыпанному звездами небу и вздохнула. - А ты помнишь, Сережа, как ты меня увидел в самый, самый первый раз?
- Ну еще бы, - разнеженно улыбнулся в ответ Сережа. - Я тебя пригласил пойти вместе в кино, а ты с презрением отказалась.
- Да, - с удовольствием подтвердила Ирина. - Ты два раза приглашал. А после я все ждала, когда ты еще позовешь.
- Неужели тебе хотелось, чтоб я позвал?
- Очень хотелось. Я все ждала, а ты не звал.
- Ты такая гордая была!.. Я больше не смел. Да разве ты пошла бы?
- Нет, не пошла бы. А все-таки мне хотелось, чтоб ты еще позвал.
Сережа долго смотрел ей в глаза, потом медленно перевел взгляд на губы, и она это увидела, но не отвернула голову, как обыкновенно, а только слегка отклонилась и, вдруг вспомнив, спросила:
- Да... Ты ведь так толком и не рассказал мне, как там у вас было? Как вы с Васей встретились? Он про меня расспрашивая, наверное, да? Как он?
Сережа почувствовал, что все в нем напрягается, как при приближении большой опасности.
"Что я делаю? Что я делаю?.." - с ужасом думал он, начиная говорить, ужасаясь тому, что скажет, и не в силах не говорить.