Агния улыбнулась своим жестким ртом и мечтательно сказала:
- Была бы я мужчиной, не сидела бы я тут в потемках. Если вы любите, так возьмите да и не пускайте ее на берег сходить. А не то что надуться и в угол запрятаться.
- Как это - не пускать? За руку, что ли, я ее держать буду?
- А что ж? Можно и за руку.
- Нет уж, не стану я за руку... - презрительно сказал Сережа, подумал минутку и тихо добавил: - Да у нее и характер не тот, чтобы за руку удержать...
Он не мог заснуть почти всю ночь, а едва заснул, как проснулся от тревожного ощущения, что происходит что-то нехорошее и тревожное.
Только начинало светать. Было тихо, потому что машины не работали. Теплоход стоял у пристани. С дебаркадера доносились сонные перекликающиеся голоса и слышались торопливые шаги по трапу.
Сережа сразу догадался, что это и есть та пристань, около которой расположено Сумароково. Заложив руки за голову, он уперся глазами в потолок и так пролежал все время часовой остановки, каждую минуту представляя себе, как Ирина в своем платье с кружочками поспешно проходит по трапу, выходит на берег... Стучит в дверь... Выбегает Вася Сушкин, и этот Вася вовсе не смешной дурачок Бубликов, а нагло красивый парень, с приторно нежным теноровым голосом. И сейчас он, может быть, играет на скрипке, которую она привезла, какую-то, тоже пошлую, но привлекательную мелодию, и она слушает, слушает... А потом они разговаривают, не могут наговориться... И весело смеются оба, когда она начинает рассказывать про Сережу...
Ненависть его к Сушкину все прибывала, и, странное дело, ненавидя его, думая о нем с отвращением и гадливостью, Сережа представлял себе его все более красивым, интересным, умным и ненавидел его за это еще больше, начиная проникаться уверенностью, что по сравнению с Сушкиным сам-то он совершенно тусклое, бесцветное существо...
Наконец раздался гудок. Заработали машины, каюта начала знакомо тихонько подрагивать. Все кончилось. Теперь, наверное, уже все выяснено, решено...
Когда утром Сережа вышел к завтраку в кают-компанию, там все было как всегда. Слепящие солнечные пятна лежали на белых скатертях, вспыхивали оранжевыми, зелеными и красными огоньками подрагивающие от легкой тряски бокалы, и занавески трепыхались на окнах, пропуская легкий ветерок с запахом луговых трав.
Скосив на Сережу глаза, мимо быстро прошла Агния, плавно неся большой поднос, уставленный маленькими сковородочками с яичницей и вазочками с салатом.
Сережа сидел спокойно, безразличный, весь еще полный своих утренних мыслей и, как ему казалось, готовый ко всему.
Агния вернулась с пустым подносом и, сметая салфеткой крошки со скатерти, тихо проговорила:
- А ведь проспала наша красавица... Васю-то своего. Всю остановку проспала.
Ирина тоже подошла, как будто для того, чтобы задернуть занавеску, и сердито сказала вполголоса:
- Что тут смешного? Проспала! Ну и дура, что проспала! Свинство, и все. - Она с досадой передернула занавеску на медных колечках, сердито посмотрела на Сережу и, продолжая хмуриться, против воли улыбнулась.
Чувствуя, как с каждым мгновением делается все легче на сердце и веселей, Сережа откинулся на спинку стула и, повернув голову, стал смотреть, как медленно уплывает назад зеленый луговой берег Волги, отделенный от парохода широкой полосой сверкающей серебряной рябью воды, и глубоко вздохнул: и какой только чудак мог это выдумать, что жизнь идет волнообразно?
Вечером в каюте у девушек потухла висевшая под потолком лампочка. Сережа заявил, что смешно по такому пустяковому делу вызывать электрика, и взялся сам посмотреть, в чем там дело.
Так как лестницы под рукой не было, он поставил на маленький столик табуретку, принесенную Ириной из кухни, и осторожно взобрался на это пошатывающееся и поскрипывающее под ним сооружение.
- Свалитесь, вот честное слово свалитесь, - с тревогой говорила Ирина, придерживая обеими руками табуретку.
Выказывая приличное мужчине полное пренебрежение к опасности, Сережа только усмехнулся. Вывинтив лампочку, он посмотрел ее на свет и бросил вниз, на подушку.
- Перегорела, вот и все. Давайте, где у вас там запасная.
Табуретка скрипнула и качнулась, обнаруживая желание сложиться всеми ножками.
- Да вы хоть не шевелитесь там, - крикнула Ирина. - Ведь правда упадете!
- А вам жалко будет, если я упаду? Где у вас лампочка?
- Табуретку жалко, она казенная все-таки. Лампочка у меня в кармане, да я руку отпустить боюсь.
- Отпустите, я отвечаю за табуретку.
- Ну, вас тоже немножко жалко... Вот тут достанете?
Она приподнялась изо всех сил на цыпочки, подставляя ему верхний карман своего форменного белого фартука.
Сережа опустился на колено и осторожно, сохраняя равновесие, начал нагибаться. Он нагибался все ниже и ниже, и в самый неудобный и напряженный момент их лица оказались на одном уровне.
- Так неужели жалко? - шепотом проговорил Сережа, сам почти не понимая, что спрашивает.
- Жалко, - сказала Ирина, крепко сжимая обеими руками табуретку и глядя ему прямо в глаза.
- Очень? - почти забывая, о чем они говорят, и думая только о своем, спросил Сережа.
- Очень, - шепнула Ирина, и, хотя табуретка угрожающе заскрипела в этот самый неудобный момент, губы, дотянувшись друг до друга, прижались.
- Теперь уж это... на всю жизнь, да?
Внимательно и серьезно глядя прямо ему в глаза, Ирина медленно наклонила голову, и только по движению чуть разжавшихся губ он угадал, что она сказала "да".
Уже издали, подходя с посылкой под мышкой к дому Сушкиных, Сережа увидел медленно выползающий, стелющийся невысоко над землей столбик дыма.