Она спросила о мероприятии с супом и о Бенджамине. Челси даже подержала трубку у его уха, и он возбужденно хрюкнул, услышав голос хозяйки.
— Тетя Хетта?
— Да, дорогая?
Челси собиралась спросить одно, но храбрость ее подвела, и она спросила другое:
— У вас есть хороший рецепт торта?
— Я никогда ничего не записываю, дорогая. Все у меня в голове. Я тебе продиктую, если хочешь.
Челси сделала глубокий вдох.
— Я тоже ничего не записываю. Потому что всегда ошибаюсь. Поэтому я не смогла вам почитать, когда вы просили. Я очень плохо читаю.
Последовало продолжительное молчание.
— Челси, тебе следует знать, что я попросила тебя почитать не потому, что плохо вижу…
— А почему?
— Я так и не сумела научиться читать. Буквы у меня в голове путаются. У меня эта книга единственная, одна соседка иногда заходит мне почитать. Я ей тоже сказала, что плохо вижу. Знаешь, я стыдилась этого всю жизнь.
— И я… — прошептала Челси.
— Ну, ну, ну, — сказала Хетта и резко сменила тон: — Позови-ка к телефону того возмутительно привлекательного мужчину. Я дам рецепт ему. Хорошо вы там себя ведете?
Челси хихикнула.
— Как будто он может иначе.
Тетя хмыкнула.
— Значит, дело плохо.
— Согласна.
— Ладно, зови его к телефону, я дам рецепт. Мы сготовим такое зелье, которое, будем надеяться, резко снизит его способность сопротивляться искушению.
— Тетя Хетта, мы с вами станем лучшими подругами.
Хетта еще раз фыркнула, но Челси знала — тетя польщена. Она передала трубку Рэнду.
Часом позже кухня вся была покрыта тестом для шоколадного торта. Кто знал, что электрические миксеры способны сотворить подобное, если их вынуть из теста, предварительно не выключив?
Бенджамин подключился к очистке на нижних уровнях, Челси и Рэнд вылизывали ложки, а торт пекся в духовке.
— Ты великолепен на кухне, — сказала ему Челси.
Подразумевалось, что он может быть великолепен и в других помещениях, но эти детали они оба обошли молчанием.
— Так, — сказал Рэнд. — Я был великолепен в том, что ты хотела делать. Теперь моя очередь?
Благоразумнее было бы спросить, что у него на уме, но она решила пустить благоразумие по ветру.
— Конечно. — Если б он захотел ее поцеловать!
Он ухмыльнулся.
— Я хочу посмотреть завтра восход солнца.
— Ой!
— С вершины горы.
— Наверное, мне надо взять с собой торт, чтобы поддержать силы.
— Я тебя сфотографирую, — пообещал он. — И разошлю в журналы. Фото развеет миф о расстройствах твоего желудка.
— Мой герой!
— Клянусь, ты не станешь меня так называть, когда придется в темноте карабкаться на гору.
— Ха! Подвесь на палочку кусок торта. Я пойду за тобой повсюду.
И пошла. Следующим утром она стояла рядом с ним на высочайшей, как ей казалось, горе мира. Неудивительно, что ее сестре Брэнди нравятся такие вещи. Неудивительно, что ее сестра Джесси хочет жить здесь после медового месяца. Неудивительно, что отец так любовался этими горами на свадьбе Джесси.
Теперь она поняла их всех.
— Знаешь что, Рэнд?
— А?
— Спасибо, ты помог мне увидеть мир по-другому.
Он рассмеялся.
— Брось.
— Нет, правда.
По его мнению, ее смешливость и веселость уравновешивали его излишнюю серьезность. Она учила его смеяться. А он учил ее думать.
Ее озарило внезапно, пока рассвет красил окружающий мир в золотой цвет.
— Я больше не стану скрывать, — объявила Челси. — Не буду больше утаивать, что имею преимущество перед миром. Стану всем говорить. Убеждать людей давать деньги на исследования и обучение. Чтобы помочь таким, как тот парень. Чтобы никому больше не было стыдно.
— Именно это я имел в виду, — сказал Рэнд, и она услышала в его голосе гордость и одобрение. — Главное не в том, на что ты не способна. Главное в том, что ты можешь.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Челси не могла уснуть. В доме тихо. Они с Рэндом закончили играть в покер час назад. Она столько смеялась, что у нее живот заболел. Раздеваясь, чтобы лечь, снова начала смеяться, обнаружив карту, припрятанную в рукаве. Вряд ли в ее жизни был период, столь же полный смехом, открытиями и чудесами, чем прошедшие несколько дней.
Как можно спать, когда она так полна жизни! Как спать, когда ей не терпится оказаться рядом с Рэндом!
Не влюбилась ли она в него?
Конечно, влюбилась! Как же иначе? Всякая на ее месте влюбилась бы! Мысль показалась столь значительной и опасной, что страшно даже додумать ее, особенно если она надеется сегодня уснуть. Если она позволит себе предаваться запретным мыслям и погружаться в странный и влекущий новый мир, она может дрогнуть, утратить последние остатки здравомыслия, не дающие ей пересечь узкий коридор, отделяющий его комнату от ее спальни…