— Саша, давай-ка еще раз свяжемся с Усть-Северным.
Алексеев пожал плечами, встал:
— Пожалуйста.
В углу на грубо сколоченном столе поблескивала алюминиевой панелью новенькая рация.
Подвинув стульчак, Алексеев уверенным движением надел наушники, щелкнул тумблером. На панели засветился красный огонек.
Алексеев быстро заработал ключом.
Потом перестал, поправляя наушники на голове, вслушиваясь в ответную россыпь морзянки.
— Ну вот… — тихо проговорил он, простукивая «отбой». — Не пришли еще. Нет их. А вертолеты завтра утром, как пурга уляжется, опять полетят.
Выключив рацию, он снял наушники, встал:
— В общем, ребята, по-моему, надо собираться, и с утречка — в путь. Образцы тяжелые — добрые полтонны. Пока дойдем, пока что…
Сидящий возле окошка Иван Тимофеевич вздохнул и выпустил широкую струю дыма.
Все повернулись к нему.
Соловьев осторожно спросил:
— Иван Тимофеевич, ну а вы-то что думаете?
Иван Тимофеевич молча покусывал мундштук трубки.
Алексеев почесал бороду:
— В тупик зашли. Я — одно предложение, они — другое… дилемм…
Авдеенко поставил пустую кружку на стол:
— Первый раз такие разногласия. Иван Тимофеевич, вы вот геолог опытный, двадцать пять лет в партиях. Уж вы-то, наверное, знаете, что делать.
— Наверное, поэтому и молчите, — улыбнулся Соловьев.
Иван Тимофеевич ответно улыбнулся:
— Поэтому, Петя, поэтому…
Он приподнялся, выбил трубку о край стола, убрал в карман и облегченно выдохнул:
— Значит так. Как говорил мой земляк Василий Иванович Чапаев, на все, что вы тут наговорили — наплевать и забыть. Давайте-ка на кофейной гуще гадать не будем, а станем рассуждать по-серьезному. Оценивая сложившуюся ситуацию, мне кажется, что надо просто помучмарить фонку.
В наступившей тишине Алексеев качнул головой. По его лицу пробежало выражение восхищения:
— А ведь верно… как я не додумался…
Соловьев растерянно почесал затылок, тихо пробормотал:
— Да я вообще-то… хотел то же самое…
Авдеенко одобрительно крякнул, шлепнув себя по коленке:
— Вот, орлы, что значит настоящий профессионал!
Потрепав его по плечу, Иван Тимофеевич вышел на середину избы, присел на корточки и костяшками пальцев три раза стукнул в оледенелый пол, внятно проговорив:
— Мысть, мысть, мысть, учкарное сопление.
Стоящие вокруг геологи хором повторили:
— Мысть, мысть, мысть, учкарное сопление.
Затем молодые геологи быстро встали рядом, вытянув вперед ладони и образуя из них подобие корытца.
Иван Тимофеевич сделал им знак головой.
Геологи медленно наклонились. Корытце опустилось ниже. Склонившись над ним, Иван Тимофеевич сунул себе два пальца в рот, икнул, содрогаясь.
Его быстро вырвало в корытце из ладоней.
Отдышавшись, он достал платок и, вытерев мокрые губы, проговорил:
— Мысть, мысть, мысть, полокурый вотлок.
Не меняя позы и стараясь не пролить на пол густую, беловато-коричневую массу, геологи внятно повторили:
— Мысть, мысть, мысть, полокурый вотлок.
Иван Тимофеевич улыбнулся и облегченно вздохнул.
В печке слабо потрескивали и с шорохом разваливались прогоревшие поленья.
За маленьким окошком свистела таежная вьюга.
Деловое предложение
— Понимаете, ребята, мы романы с продолжением не печатаем, — Авотин сунул окурок в банку с водой, помахал рукой, разгоняя повисший возле лица дым. — У нас не ежемесячный журнал, а всего лишь институтская многотиражка.
Савушкин усмехнулся:
— Да это ясно, конечно. Но все-таки это же не роман какой-нибудь, а беллетризованный дневник геологической экспедиции. Это разные вещи.
— Но объем-то чудовищный, Витя! — Авотин встал и, сунув руки подмышки, заходил по узкой редакционной комнате. — Почти два печатных листа! У нас подвал — десять машинописных страниц. Растягивать ваш дневник на пять номеров, что ли?
— А почему бы и нет? — вмешался Кершенбаум, — Действительно, это ведь не Агата Кристи, а нужный актуальный материал. Работа геологов.
— И написано, по-моему, нормально, — пожал плечами Коломиец.
— Длинно, длинно написано, — пробормотал Авотин, прохаживаясь, — длинно и многословно.
— Почему длинно? Разве это длинно?
— Там ведь все по делу, четко!
— А о природе как хорошо! Саша постарался.
Авотин подошел к столу и крепко оперся на него ладонями:
— Ну, вот что. Если хотите, чтоб мы это напечатали — сокращайте вдвое. Тогда в двух номерах, так и быть, попробуем уместить. Иначе не выйдет ничего.
Сидящие напротив студенты удивленно переглянулись:
— Вдвое? Да ты что?
— Как — вдвое? А что останется?
— Что там сокращать-то, а?
Авотин сел за стол, зевнул, посмотрел на часы:
— Девятый… прозаседались опять…
Кершенбаум подошел к столу:
— Сереж, но это же невозможно. Как мы сократим? Там столько фактов, находок. А местный фольклор какой? А описание Урала? Что же — все это выкидывать?!
— Не выкидывать, а сокращать. Выкидывать я вас ничего не призываю. Сократите. Вы же литераторы. Вот и сократите так, чтоб остался и фольклор, и Урал, и все прочее…
— Но ты пойми, что у нас чрезвычайно плотный материал. Там пустот нет почти. Одни факты.
— Факты тоже надо уметь излагать коротко и ясно.
— Сереж, но ты сам себе противоречишь. Ты прошлый раз говорил, что ради хорошего актуального материала не пожалеешь и полосы. А теперь? Сразу сокращать? Это легче всего.
— Нет. Это труднее всего, дорогуша. Написать коротко и ясно — труднее всего. Да и в конце концов, что ты предлагаешь? Печатать в десяти номерах?
— А почему бы и нет? — встал Савушкин. — Такой материал не стыдно и растянуть.
— Конечно. И читать будут с удовольствием.
Авотин нетерпеливо вздохнул:
— Послушайте! Вы понимаете, что такое институтская многотиражка? Это две полосы! Две! Если б у меня было четыре, я б конечно без всяких пустил ваш материал в пяти номерах. Но сейчас это невозможно. Невозможно. И вообще, давайте закругляться, сколько можно сидеть…
— Как — закругляться? А материал?
— Сокращать. Другого не дано.
— Это невозможно, Сергей.
— Возможно. Когда сократите — еще лучше будет.
— Ну, это глупости…
— Ладно, орлы, по домам. Сокращайте, приносите и поговорим тогда.
Студенты молчали.
Авотин встал и принялся складывать в портфель лежащие на столе бумаги. Савушкин поднялся и твердо проговорил:
— Знаешь, Сереж: если дело так выходит, мы посоветуемся с комитетом комсомола.
— Правильно, — кивнул головой Кершенбаум, — покажем Лосеву. Пусть решает.
— Это ваше право, — сухо проговорил Авотин. — Мое мнение я высказал. Лосеву я скажу то же самое. В конце концов вопрос о размере материалов утверждался на парткоме… А теперь — до свидания. Мне еще дома работать…
Студенты стали молча выходить.
— Гена, останься на минуту, — проговорил Авотин, застегивая портфель. — Тут из ДНД приходили насчет твоей статьи, я забыл совсем сказать тебе…
Коломиец подошел к дивану и снова сел.
Авотин застегнул портфель, потер подбородок, глядя в открытую дверь:
— Я вчера думал насчет этой катавасии со стройотрядом. Знаешь, у меня к тебе есть деловое предложение.
Улыбаясь, Коломиец кивнул.
— Закрой-ка дверь, — тихо проговорил Авотин.
Коломиец встал, подошел к двери и, прикрыв ее, повернул дважды круглую ручку замка.
Потом повернулся к Авотину и еще шире улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.
Авотин медленно выбрался из-за стола, приблизился к нему и, протянув руку, провел дрожащими пальцами по его гладко выбритой щеке. Коломиец тихо засмеялся, положил ладони на широкие плечи Авотина. Мгновенье они смотрели в глаза друг другу, потом лица их медленно сблизились.