Внук внимал рассказам деда: этим рассказам не было альтернативы. Тот, "дедов" мир, оставшийся по ту сторону границы, казался естественной предтечей нынешней, уже "его" жизни. Это убеждение не поколебали ни "улица", где с детства у внука было много друзей, ни школа, в которой, естественно, воспитывался культ страны пребывания. Он любил и эту страну, свою фактическую родину, где он жил, где появился на свет. Две родины сосуществовали в его сознании в органическом единстве, он любил их, как ребёнок любит и отца и мать. В то время - счастливое время - никакого противоречия в этом не было, да и не могло быть.
Эти убеждения сохранились у него и в дальнейшем, когда он взрослел, из ребёнка превратился в юношу, а потом и в мужчину. А уж убеждения, принципы у него, спасибо деду, были железные.
Со временем он перестал нуждаться в деде, в его советах и помощи. Да и взгляды их теперь совпадали далеко не всегда. Однако, он всегда сохранял уважение к нему и, может быть, единственного по настоящему, искренне любил.
Дед умер, когда ему было восемьдесят семь, а внуку двадцать два. Дед до последних дней сохранял ясность мысли, оставался самим собой. Никаких проявлений старчества, глядя на него, не замечалось. Он и чувствовал себя до последнего дня нормально, и умер неожиданно: утром как обычно встал, привёл себя в порядок, хорошо поел. Семья - родители, разошлась по своим делам, а вечером мать, придя с работы, нашла деда мёртвым, сидящим на диване.
Для него - внука, смерть деда стала испытанием, первой смертью близкого человека. Вместе с тем, он в тот момент был уже взрослым. Уже жил в гражданском браке с женщиной, на следующий год женился, так что...
Всё шло своим чередом.
Он закончил экономический факультет университета и работал в отделе продаж фабрики по изготовлению мебели. Сначала обычным менеджером, затем немного подрос по службе. Всё складывалось у него, в общем-то как и у всех. Будущее представлялось более-менее предсказуемым, во всяком случае, в общих чертах. Жизнь же, как и положено, распоряжается по-своему...
С чего началось ухудшение отношений между двумя дружественными соседними государствами он, да и любой простой смертный, вряд ли смог бы объяснить. У политиков свои резоны. Впрочем, он никогда особо политикой и не интересовался. Однако, между странами начало проскакивать непонимание. В газетах чем дальше, тем больше стали появляться критические выпады в адрес соседа, а вскоре пресса начала настоящий штурм позиций друг друга. На первых порах он не особо обращал внимание на всё это. Только удивлялся и, чего греха таить, был немного растерян. Он относился с любовью и к своей родине и к родине своих предков, однако всю жизнь в этом не было ничего взаимоисключающего. Обе любви сосуществовали без каких-либо препятствий. Он всегда, как учил его дед, открыто говорил об этом. Теперь же ему становилось не по себе. Средства массовой информации нагнетали если не ненависть, то уж, во всяком случае, нетерпимость, пренебрежительное отношение к оппоненту. Открыто отстаивать точку зрения, отличную от официальной, становилось небезопасно.
Всё это продолжалось более или менее продолжительное время, пока случайный инцидент на границе не перерос в серьёзный конфликт. В один, не скажешь чтобы прекрасный день, возле пункта приграничного пропуска начался митинг. Представители ячейки какой-то партии из небольшого городка с одной стороны границы, а также "мобилизованные" ими жители в количестве человек пятидесяти, имея на руках несколько плакатов нелестного для оппонентов содержания, начали скандирование. Тогда такие мероприятия, правда, не около границы, случались всё чаще.
В общем-то всё это, скорее всего, закончилось бы ничем: постояли бы, покричали, да и разошлись. Но вдруг, абсолютно неожиданно, раздались выстрелы. Откуда, кто - неизвестно. Однако, среди демонстрантов оказалось несколько раненых, а один человек впоследствии умер в больнице.
Что началось в прессе, было не описать. Страна, гражданами которой были демонстранты, разумеется, выступила с обвинениями о "чудовищном зверстве по отношению к мирным жителям, свободно высказывавшим свои убеждения". Противоположная сторона утверждала о "бесчеловечной провокации", устроенной оппонентом. Одни - потерпевшие, ссылались на данные экспертизы, установившей, что стрельба велась со стороны пункта пропуска. Другие резонно предполагали, что результаты экспертизы были просто-напросто сфальсифицированы, так как её представителей к проведённым исследованиям не привлекали. Объективную истину так и не удалось установить, да это никого особенно и не интересовало, так как всё это задумывалось именно как провокация, и она достигла своей цели.
Через месяц после описанных событий между странами разгорелся вооружённый конфликт. Он носил локальный характер и протекал в приграничных районах. Кроме жителей этих районов другие граждане обеих стран, как ни удивительно, мало ощущали на себе последствия конфликта. Однако, на улицах городов тут и там замелькали люди в военной форме. В стране, где он жил, был объявлен призыв резервистов. В армию призывали мужчин разных возрастов: и двадцатилетних, и тех, кому было уже за сорок. Вначале это вызвало серьёзное беспокойство в обществе: никому особенно не хотелось отрываться от семьи, от привычных занятий и уходить в армию. Да и ладно бы просто в армию - фактически на фронт.
Вскоре выяснилось, что государство к масштабному призыву не готово ни финансово, ни организационно: необходимые ресурсы для обустройства быта большого количества резервистов отсутствовали. Повестки на призывные пункты приходили далеко не всем и, постепенно, народ начал успокаиваться. Жизнь - обычная, повседневная, брала своё.
Успокоился и он: продолжал ходить на работу, заниматься семьёй.
Однако его беспокоил не только вопрос мобилизации. Повестка к нему не приходила - и слава Богу. Но как же быть с остальным? Никогда ранее для него не стояла проблема выбора: с кем он? Со своей формальной родиной, где он родился, вырос, создал семью и с которой связывал все свои мысли о будущем, или же со страной, где родились его предки, на культуре которой он был воспитан и с которой всю свою жизнь он чувствовал, как пуповину, неразрывную ментальную связь. Он где-то читал, что Родина - это не то место, где именно человек родился - это лишь родные места. Настоящая же Родина - это твоя историческая предтеча, общность и народ, частью которого ты себя осознаёшь. Не зря армяне-репатрианты, никогда не бывавшие в Армении, плакали и целовали землю, сойдя с самолёта в Ереване...
И вот с этой Родиной ему, возможно, предстоит воевать? Да даже если и не воевать: каждый день из средств массовой информации выливались тонны грязи на эту страну. Он не вдавался особо, правда это или ложь, хотя было ясно, что лжи в любом случае предостаточно. Но ему было болезненно неприятно слушать это. Каждый день, каждый день... Просто невозможно. Это как плевок в лицо, плевок в душу. Да уж лучше бы плевали в него. А смотреть, как топчут самое святое, что у тебя есть... Как если бы оскорбляли его мать. И так рассуждал не он один - многие, хотя свои взгляды никто не афишировал.