Решение пришло в голову сразу - уехать. Пока к таким как он здесь относились терпимо, он хорошо относился к стране, в которой жил. Теперь же она разочаровала его. Становиться же "манкуртом", подстраиваться под официальную позицию для него было абсолютно неприемлемо.
Но легко сказать - уехать. Сразу возникала масса вопросов: куда именно ехать, где работать? Продать квартиру здесь и купить там - это более-менее ясно. Но как перевозить вещи? Как там устраивать дочку в школу? Понятно было, что заранее все эти и многие другие вопросы не решишь. Нужно действовать. Тому, кто хочет научиться плавать, нужно войти в воду.
Нелегко было и убеждать жену. Женщины значительно сильнее чем мужчины привязаны к дому, к быту. Хотя ей также не нравилось происходящее вокруг, но чтобы уехать... Потребовалось время. Однако развитие событий, война не оставляли выбора.
Он встал и подошёл к окну. Утро заканчивалось, и начинался день. Солнце уже поднялось высоко и тени от деревьев стали короче. Машин во дворе уже не было - все уже разъехались по своим делам. Он вновь сел за стол. Прикрыл глаза...
Он помнил свои последние дни в городе. За две недели до отъезда продали квартиру, но, по договорённости с новыми хозяевами, они жили в ней до последнего дня.
У него было странное чувство. Он вырос в этой квартире, здесь жили его родители, уехавшие потом в деревню к родителям отца. Здесь жил и умер дед. Казалось, эта квартира - нечто незыблемое, последний бастион. Мой дом - моя крепость. И вот она уже не его. Это ощущения гостя в собственном доме дало ему, наконец, осознать: это правда, это не игра, его такая привычная жизнь здесь заканчивается. Что бы он ни делал: ходил ли по городу, заканчивая последние дела, или просто смотрел в окно, всё говорило: тебя уже здесь нет, это послевкусие, фантомное восприятие.
Он прощался с друзьями, но не со всеми. Он иначе представлял себе это, хотел поговорить и до конца прояснить отношения с каждым. Он понимал, что возможно больше не увидится с ними и полагал, что отношениям нужна законченность. Долгов оставлять нельзя. Однако же, когда роковой день стал обжигающе близок, у него возник какой-то комплекс. Череда встреч грозила превратиться в балаган, разжижающий значимость происходящего. Поэтому он встретился лишь с четырьмя, как он это называл, "по кустовому признаку". Эти четыре, безусловно, близких ему человека, были из разных пластов и между собой практически никогда не пересекались. Он выбрал в каждом "пласте" самого-самого, можно сказать интимного друга, с которым не было ни секретов, ни непонимания. Они потом и сообщат остальным, что он уехал.
Встречи прошли по-разному, на достаточном эмоциональном накале. Все понимали, что происходит. Рассуждали: правильно ли он поступает. Высказывались разные соображения, но... В целом его не поддержали. Слишком уж резким выглядело то, что он задумал. Да ему и самому было не по себе. Ему казалось, что ещё немного - и он всё остановит, всё повернёт вспять. Но "ящик Пандоры" был уже вскрыт.
За пять дней до выезда неожиданно пришла повестка о мобилизации, с датой явки на сборный пункт уже после намеченного дня их отъезда. Он смотрел на повестку с удивлением. Казалось странным, что это теперь может иметь к нему какое-то отношение. Он и армия, он и война... Раньше, в молодости, ему не пришлось служить в армии и от этого он всю жизнь испытывал определённый дискомфорт. Слушая рассказы бывших "армейцев", он не подавал вида, а сам думал: "Ну вот, они отслужили, они смогли. А ты-то что же?" Не будь этого переезда, возможно, что этот дискомфорт, этот комплекс был бы разрушен. Но, думал он, видимо это случится уже в следующей жизни. Такую цену за избавление от комплексов он платить был не готов.
И вот настал этот последний день, казавшийся всё это время таким далёким и нереальным. Ему почему-то казалось, что он будет тихий и солнечный, который своей умиротворённостью подчеркнёт всю торжественность момента. На деле же стеной лил дождь, начавшийся ещё ночью. Нет худа без добра: когда думаешь о том, как не промокнуть, а за воротник тебе течёт вода и мокрые ноги - тут уж не до размышлений о смысле жизни.
Он очнулся от череды суетливых, дёрганых телодвижений лишь когда сели в поезд и, от пришедшего осознания происходящего, на какую-то минуту словно оцепенел. По перрону быстрым шагом двигались люди, стараясь побыстрее скрыться в здании вокзала. Для них дождь сегодня был самым существенным событием.
Когда же поезд тронулся, он сжал губы и крепился из последних сил, но слёзы всё же потекли из глаз.
На границе ностальгировать было некогда, необходимо было выполнить кучу формальностей. Лишь когда поезд пересёк границу, он сказал себе: "Всё. Свершилось".
Он достал ещё сигарету: последняя перед выходом. Глубоко затянулся.
Память вновь вернула его к событиям полуторагодовой давности. Уже вполне можно было подвести первые итоги. Правильно ли он поступил, ввергнув себя и, главное, семью в такие испытания?
Окидывая взглядом пережитое, он был убеждён: всё было сделано верно. Более того, сейчас он полагал, что иначе и невозможно. Как ни было тяжело, ( а ведь всё могло устроиться и намного хуже ), он не смалодушничал. Не поменял то, что было ему действительно дорого, то, что составляло его сущность, его память, его счастье, на дешёвые стекляшки: привычный образ жизни, комфорт да ещё похвалу от общественного мнения. Грош цена этому мнению, если за него приходится, как Мефистофелю, отдавать свою душу. Он же поступил принципиально, в отличие от многих других, которые предпочли отмолчаться, "переморгать", убедить себя, что ничего страшного не происходит.
Человек всегда чувствует, что правильно, к чему на самом деле лежит его душа. И если дело касается принципиальных вопросов, убеждать себя в обратном - преступление. Он же сейчас был честен перед собой, перед женой и дочкой, перед памятью деда. Он остался собой, личностью, человеком.
Он посмотрел на часы. Было без двадцати одиннадцать. Долго же он просидел... Как не хотелось ему сейчас выходить из дома, но надо: сегодня он выходной, а завтра придётся отпрашиваться с работы.
Он отставил пустую чашку из-под кофе, пепельницу, набитую окурками. Пошёл в их с женой комнату, не спеша оделся. Потом подошёл к письменному столу и вытащил из выдвижного ящика папку с документами. Выйдя в коридор, положил бумаги на тумбочку, включил свет, начал обуваться. Взялся за осеннюю кожаную куртку, но передумал ( тепло сегодня) и надел ветровку. Посмотрел в зеркало. У виска, в такт тиканью часов, доносившемуся с кухни, пульсировал кровеносный сосуд.