Покончив с Паниной, он вспомнил-таки инвариантность, а потом долго распространялся о зарождении и эволюции звезд, их энергетическом равновесии и все о том же красном смещении.
Стас миллион раз слышал, что, поскольку спектр звездного света смещен в "красную" сторону, звезды, в соответствии с эффектом Доплера, разбегаются. А если бы смещение спектра было противоположным, фиолетовым, то они сбегались бы.
"Как на пожар!" - уныло подумал Стас.
Собрались гости, и дед решил окончательно доконать Стаса.
- Подумать только, - ворчал он, демонстративно не глядя на внука, возомнил себя изобретателем. - Но что сие такое, изобретательство? Перетасовка известных вариантов, копание в частностях!
Стас невольно вспомнил знакомого с его устройством для вбивания и подумал, что дед в чем-то прав. Самую малость, но прав...
- Только наука - творчество! - продолжал витийствовать академик.
- А искусство, литература? - запротестовал один из гостей, известный писатель, редактор толстого журнала.
- Гм-м... В некоторой мере и литература.
- Что значит "в некоторой мере"? Если вы имеете в виду фантастику... научную, разумеется, то я согласен с вашей оговоркой. Настоящая же литература...
- Не обижайте изобретателей! - вмешался маститый инженер, возглавлявший крупное предприятие. - Ученые, литераторы... А кто создал одну из первых паровых машин - Герике, Паскаль? Дудки! Неграмотный девонширский кузнец Ньюкомен!
- Браво! - фыркнул академик. - К дьяволу ученых, дорогу неучам! Изобретай, внук мой! Ты неуч, у тебя получится!
- Не передергивайте! - рассердился инженер. - Время одиночек прошло. И в изобретательстве, и, между прочим, в науке. Одиночке уже не по силам ни серьезное исследование, ни углубленный патентный поиск. Только коллектив...
- Дед, можно я пойду в обсерваторию? - не выдержал Стас.
Обсерватория была оборудована стареньким зеркально-линзовым телескопом. Дед научил Стаса обращаться с ним. Стас неплохо ориентировался в карте звездного неба, безошибочно находил созвездия Большого Пса и Ориона, мог проследить Млечный Путь от этой его южной ветви через Персей, Кассиопею, выделяющийся блеском Лебедь до созвездий Змеи и Скорпиона на севере.
И всякий раз, когда он, внутренне напрягшись, приникал к окуляру, его оглушала глубина ночного неба, заполненная мириадами светил, среди которых, словно океанские маяки, сверкали звезды первой величины ярчайшая в северном полушарии Вега, Капелла, Поллукс... Немногим уступали им Денеб и Кастор. А вокруг - неисчислимая масса разнокалиберных по яркости звездочек, сплошная россыпь алмазной пыли с темным пятном "угольного мешка" к северо-востоку от Лебедя. Это пятно угнетало Стаса своей мрачной таинственностью.
Он воспринимал блеск звезд как нечто чувственное, сопрягал его с музыкой. Музыка возникала в бездне пространства и времени как голос мятущейся Вселенной.
И встречным зовом зазвучал в душе другой голос - Вари Паниной, олицетворявший мощь человеческого духа, беспредельного помыслами и стремлениями, как беспредельно само мироздание.
Мысль Стаса уносилась за пределы видимой Вселенной. "Видимая Вселенная" - словосочетание, отражавшее суть астрофизических словопрений, которых досыта наслушался Стас в кабинете деда, вдруг приобрело для него конкретный смысл. До сих пор он отождествлял видимую Вселенную с самой Вселенной. И не только он. Дед, рассуждая о "красном смещении", распространял вывод о "разбегании" звезд на все мироздание.
"Но ведь мы проникли взором лишь в прилегающую к нашему мирку область Вселенной, - думал Стас. - А что за нею?"
И словно впервые, странно прозревшими глазами, взглянул он в лицо звездам...
Теперь Стас воспринимал рассеянный звездный свет как шум, искажающий голос Вселенной. И захотелось очистить этот голос от хрипов и шипения граммофонной пластинки...
Молодой ученый, кандидат технических наук Стас Викторов взбежал по знакомым ступенькам.
- С чем пожаловал? - скрывая радость, проворчал академик.
- Поздравляю, дед! - взволнованно воскликнул Стас. - Я первый, да?
- Нашел с чем поздравлять... Девяносто лет невелика радость!
- А я тебе подарок приготовил!
- Еще одна Панина?
- Вроде того. Хочешь взглянуть?
- Успеется!
- Ну, не упрямься! Пошли в обсерваторию, дед! Давай, помогу.
- Не то... Чепуха какая-то... Не может быть... - бормотал академик. Фиолетовое смещение!
- Это в дальней зоне. А в ближней по-прежнему красное.
- Что значит, в дальней, ближней? Нет таких понятий!
- Я сам придумал, - улыбнулся Стас. - Ближняя зона это видимая Вселенная. - А дальняя...
- Не хочешь ли сказать...
- Да, мы заглянули за прежние пределы видимости. Отодвинули их, что ли... Как если бы убрали шум, и стало слышнее!
- Чепуха... Чушь... - продолжал твердить академик, но в его голосе не было прежней уверенности.
- А если не чушь, что тогда?
- Уйду на пенсию! - фальцетом крикнул старик и, мгновенно успокоившись, сказал уже иным, торжественным тоном: - Если ты прав, то Вселенная не расширяется и не сжимается, а колеблется.
- И что это означает?
- Утро новой космогонии, вот что!
- Утро туманное, - пошутил Стас.