Выбрать главу

ЦИРКОВАЯ НАЕЗДНИЦА

Вдохновение часто связывают с деятельностью бессознательного, когда люди творят как бы по наитию, сами не зная, каким образом и откуда рождаются у них прекрасные строфы, свежие и глубокие идеи, решения долго не дававшихся им задач. Известно оно было еще во времена Сократа, у которого, по его признанию, был свой личный демон, нашептывавший ему некоторые мысли. Но демон Сократа был натурой несозидательной: он нашептывал ему только то, чего делать не следует. В решениях конструктивных Сократ полагался лишь на бодрствующее сознание. Зато у итальянского математика Кардано демон был существом творческим: ему он был обязан открытием мнимых чисел. Философ Кант воздавал хвалу бессознательному, считая его «акушеркой мыслей», а физиолог А. А. Ухтомский говорил, что научные догадки и намечающиеся мысли, приходящие в голову во время сознательных поисков, продолжают обогащаться, преобразовываться и расти в бессознательном, чтобы, возвратившись потом в сознание, оказаться более содержательными, созревшими и обоснованными.

По мнению физиолога П. В. Симонова, неосознаваемость определенных этапов творческой деятельности возникла в процессе эволюции как необходимость противостоять консерватизму сознания. Сознание — это знание, которое можно передать другим, то есть частица коллективного опыта человечества. Этот сконцентрированный в сознании опыт должен быть защищен от случайного, сомнительного, не подтвержденного практикой. Знания должны лежать на своих полочках и не вступать друг с дружкой в причудливые комбинации, подобные сновидениям. За этим, полагает Симонов, и следит сознание, выполняющее по отношению к опыту такую же роль, какую выполняют по отношению к генетическому фонду особые механизмы, защищающие его от вредных воздействий среды.

Однако строгий порядок, царящий в сознании, мешает формированию новых гипотез. В первый момент сознание отказывается примириться с тем, что противоречит разложенному по полочкам опыту. Вот почему наша сознательная память так не любит абсолютную, не связанную с прошлым опытом новизну. И вот почему сам процесс формирования гипотез освобожден от контроля сознания, готового отвергать гипотезу в самом ее зародыше. Сознанию предоставлена другая роль — окончательный отбор тех гипотез, которые оказываются полезными для достижения поставленной цели. Если Симонов прав, то бессознательное вместе с новой идеей должно, очевидно, выложить перед сознанием доказательства ее истинности и как бы объяснить сознанию, чем оно руководствовалось в своих оценках.

Кое-кому удалось подсмотреть, как работает бессознательное. «Находясь в нормальном состоянии духа, — писал Чайковский к Н. фон Мекк, — я сочиняю всегда, каждую минуту дня и при всякой обстановке. Иногда я с любопытством наблюдаю за той непрерывной работой, которая сама собой, независимо от предмета разговора, который я веду, от людей, с которыми нахожусь, происходит в той области головы моей, которая отдана музыке… Иногда это бывает какая-то подготовительная работа… а в другой раз является совершенно новая, самостоятельная музыкальная мысль, и стараешься удержать ее в памяти».

За работой бессознательного наблюдал и знаменитый математик Анри Пуанкаре. В течение двух недель он безуспешно бился над проблемой так называемых автоморфных функций. Как-то вечером он выпил кофе и не мог заснуть. «Идеи теснились в моей голове, — рассказывал он, — я чувствовал, как они сталкиваются, и вот две из них соединились, образовав устройчивую комбинацию. К утру я установил существование одного класса этих функций…» Но до окончательного решения было еще очень далеко, и, утомленный бесплодными поисками, Пуанкаре решил заняться на время другой темой. Однажды, во время прогулки, его вдруг осенило, что тема, которую он считал «другой», косвенно связана с первоначальной. Впоследствии он понял, что это его бессознательное, не перестававшее размышлять над занимавшей его проблемой, пустилось на поиски подсказки, которая часто кроется в сходных задачах.

Зрелище соединяющихся в комбинацию идей поразило Пуанкаре более всего: «Будто присутствуешь при своей собственной бессознательной работе, которая становится частью сверхвозбужденного сознания, и даже различаешь, хотя и смутно, два метода работы этих двух „я“. Обычно, говорит Пуанкаре, в поле сознания ученого попадают лишь полезные комбинации или такие, которые обладают всеми признаками полезных. Это похоже на экзамен второго тура, куда попадают лишь те, кто прошел первый тур. На первом же туре кандидатов отбирает бессознательное. Оно умеет судить здраво, у него безупречное чувство меры и безошибочная интуиция. Оно способно и создавать материал для выбора — сотни математических комбинаций. Границы сознания узки: о скольких вещах мы можем думать одновременно? У бессознательного границ не видно: оно вмещает весь наш опыт, все ощущения, все способности.

Бессознательное похоже на зал, где к стенам прикреплены крючочки — элементы будущих комбинаций. Когда у сознания появляется цель, крючочки отделяются от стен и пускаются в танец, сцепляясь друг с другом. Так представляет себе бессознательное математик. А вот физику, например академику А. Б. Мигдалу, оно кажется собранием знакомых и полузнакомых людей, символизирующих различные понятия. Но разница эта несущественна. В физике, говорит он, то же, что и в математике: сознательные попытки решить проблему дают задание подсознанию — искать решение в определенном круге понятий. Из запаса знаний и опыта подсознание отбирает те сочетания понятий, которые могут оказаться полезными, и представляет их на суд сознания.

Как-то раз решение явилось Мигдалу во сне. Мигдал решал задачу о вылете электронов из атома при ядерных столкновениях. В общем виде все было ясно: столкнувшись с нуклоном, ядро быстро набирает скорость, а электроны, обладающие меньшими скоростями, не успевают улететь вместе с ним и остаются там, где произошло столкновение. Но формула, показывающая вероятность вылета любого из электронов, не давалась ученому. «Подсознание, — рассказывает он, — выдало идею решения иносказательно, во сне: по цирковой арене скачет наездница; внезапно она останавливается, и цветы, которые она держит в руках, летят в публику… Оставалось только перевести эту мысль на язык квантовой механики».