Я рассказала. Ермак очень расстроился и даже побледнел. Суриков как-то нехорошо посмотрел на меня, тоже прищурив глаза.
- Владенька, как ты могла его впустить... Этого подонка? - простонал Ермак.
- А как я могла не впустить, если он был... какой-то загнанный?
- В каких вы отношениях с Шутовым? - осведомился Суриков.
Ермак пробормотал что-то не совсем лестное по поводу умственных способностей некоторых работников угрозыска.
- Ни в каких. Я его всего три раза видела.
- Разрешите вам не поверить!
Я любезно разрешила. Суриков окончательно взбеленился и заявил, что ему требуется допросить меня не на квартире, а в деловой обстановке.
- Ты можешь сейчас поехать? - нерешительно спросил Ермак.
- Я еще не ела. Поем, а потом поеду с вами.
- Конечно, поешь! - твердо сказал Ермак.
Я отправилась на кухню и кое-что поела. Выпила чашку кофе. Затем переоделась в своей комнате.
- Где спал Зомби? - спросил Ермак.
- В папиной комнате.
На этом меня препроводили в угрозыск.
Ермак хотел присутствовать при допросе, но Суриков решительно запротестовал. Ермак ушел возмущенный.
Суриков долго и нудно меня допрашивал и еще дольше записывал. Он мне явно не доверял и все пытался "сбить с панталыку", что, естественно, ему не удавалось.
- Придется вас задержать, - сказал он.
Я пожала плечами. Интересно, посадят ли меня вместе с воровками? Но в это самое время оглушительно затрещал телефон. Говорил начальник, я это сразу поняла по тому, как невольно подтянулся Суриков. Лицо его стало кислым.
- Слушаю, - сказал он недовольно.
- С вами желает говорить начальник, - буркнул он и, спрятав бумаги в стол, повел меня длинными коридорами.
В кабинете начальника на диване сидел взволнованный Ермак. Начальника я сразу узнала по описаниям Ермака. Это был Ефим Иванович Бурлаков, плотный, пожилой, лысый человек с веселыми и добрыми глазами. Это он перетащил Ермака из Севастополя в Москву. И вообще относился к нему по- отечески.
Бурлаков добродушно пожал мне руку, усадил в кресло и попросил рассказать еще раз про алиби Шутова. Я рассказала в третий раз. Суриков сел на стул за шкафом. Рядом с Ермаком на диване - не захотел, рядом с начальником без приглашения, видно, не решился.
Ефим Иванович с интересом выслушал меня. Спросил, откуда я знаю Зомби. Я рассказала о наших трех встречах: на даче у Геленки, на улице, когда он шел с Зиной Рябининой, и - вот эта третья, когда он, загнанный, постучал в дверь.
- Но как вы его не боялись? - искренне удивился Бурлаков.
Ермак полностью разделял его удивление, он просто недоумевал.
- Видите ли, Ефим Иванович, когда Зомби позвонил к нам, он был на грани истощения, запуган и затравлен. Это он меня боялся, не выдам ли его немедленно. А потом, когда я его накормила... Он чихал и хрипатил. У него не то грипп, не то ангина начиналась. Так я дала ему, на всякий случай, мамино снотворное... вроде аспирин.
На этот раз хохотали все трое, даже Суриков. Лицо его явно добрело. Он уже не косился на меня.
- И он послушно выпил?
- Он даже не подозревал, что это снотворное. Я сказала - аспирин.
- Какое снотворное? - серьезно поинтересовался Бурлаков.
- Кажется, фенобарбитал. А может, другое. У мамы разные снотворные были.
- И сколько таблеток?
- Две с горячим чаем, две вместо аспирина. Они посмеялись еще.
- Видимо, в комнате полно его отпечатков, - заметил Бурлаков. - Надо и таксиста найти.
Я достала из сумки бумажку.
- Вот его фамилия и номер такси. Я записала на всякий случай.
- До чего дошлая молодежь пошла! - совсем уже удивился Бурлаков.
- Ну что ж, спасибо вам, Владлена Сергеевна. Поскольку вы сами доставили Шутова на Петровку, никакого укрывательства я в вашем поступке не нахожу (это относилось к Сурикову). Ермак, позаботься насчет машины. И возвращайся ко мне: проведем совещание.
От машины я отказалась. Ермак проводил меня до вестибюля. Мы постояли минуту.
- Жалко Зину,- сказал он тихо.
- Да. Очень жалко.
- Вечером я тебе позвоню.
- Звони.
Я вышла на многолюдную шумную улицу.
На похоронах Зины Рябининой было очень много народа. Никто никого не созывал, но все как-то один по одному узнавали время похорон и пришли проститься с Зиной. Вся первая смена огромного завода была чуть ли не целиком. Молодежное общежитие, где жила Зина, собралось полностью.
Ее хоронили на сельском кладбище (в поселке, где дача Рябининых) в одной ограде с матерью. Наташа говорила, что Зина в последнее свидание с отцом просила не сжигать ее с крематории: она боялась.
Рябинин никак, видимо, не ожидал, что на сельское кладбище явится столько людей - и все с завода. Дорога от его машины до могилы дочери, наверно, показалась ему очень длинней. А стоило отвести глаза от воскового лица Зины (греб несли члены нашей бригады), как он сталкивался с чьим-нибудь осуждающим недоброжелательным взглядом.
Он вел под руку смущенную Гелену Степановну, которая шла во всем черном, потупив глаза.
Гроб поставили у края могилы. Все притихли. Ветер гнал по небу облака, качал деревья, на которых набухали почки, и трепал плащи и платья.
И вдруг до меня донеслось далекое трубное курлыканье... Высоко в небе летели клином странные необычные птицы, вытянув вперед шею и откинув назад длинные ноги, равномерно махая широкими крыльями. Они летели на большой высоте, и не разобрать было - белые то журавли или серые. Нервы мои сдали, и я во все горло закричала: - Журавли!
На меня зашикали. Папа схватил меня за плечи, ему показалось, что я падаю. Может, и упала бы.
Рябинин наклонился и поцеловал Зину в лоб. Он выглядел постаревшим лет на двадцать. Всю спесь его как рукой сняло. Приложилась и Гелена Степановна...
Я невольно порадовалась, что Геленки не было, - так лучше.
Простились и мы - Шурка, Олежка, папа и я, близнецы, девчонки из общежития...
А журавли улетели на север.
Отвернувшись ото всех, опершись на чью-то ограду, я безутешно плакала. Мне было очень плохо, очень стыдно. Если бы я затратила в борьбе за Зинку столько энергии и сил, сколько я отдала, спасая талант Шуры, может быть, она пришла бы в нашу бригаду вместе с Шурой и Олежкой и никогда бы не встретилась с Морлоком, принесшим ей гибель. Я знала, что могла бы спасти ее, если бы уделила ей все свое время, но я не уделила. Конечно, талант надо спасать, это ужасно, когда напрасно пропадает талант, но и обыкновенного человека надо вывести на правильную дорогу, если он заблудился. А я не вывела...