Она все так же - иронически - простилась с отцом, с Валеркой. К моему великому удивлению, она заплакала, прощаясь со мной.
- Ты простушка, но сердечная,- сказала она сквозь слезы.- Пиши мне, я тоже буду писать. Переходи обратно в мою комнату. Я выписалась... навсегда. К Сергею я больше не вернусь. Пусть женится на своей... актрисе. Это правда, что именно ты ухитрилась перетащить ее из деревни в Москву?
- Она очень талантлива, мама. Ока будет исполнять главную роль в двухсерийном фильме. Режиссер от нее в восторге.
- Да? Как странно, твоему отцу нужна ведь совсем простая жена, чтобы она его обстирывала, готовила, убирала стружки из-под его верстака, а ему вторично попадается женщина не совсем обыкновенная.
- Тише, мама, пожалуйста!
- Надеюсь, что ты поступишь на свой психологический...
Она еще раз поцеловала меня и, когда я разревелась, с довольным видом потрепала меня по плечу. Кажется, и ей было приятно, что я о ней плачу.
- Провожающие, пожалуйста, из вагона,- бросила нам проходящая мимо кондукторша.
- Прощайте! - сказала нам мама.
Валерку она поцеловала, папе пожала руку. Я еще раз обняла ее... Мы вышли на перрон.
Поезд набирал скорость, гудел, грохотал. Поезд уносил мою мать. Сколько она проживет на белом свете? "Она обречена" - эхом донеслись до меня слова врача.
Я никогда не принимала маму такой, какая она есть. Я осуждала ее, возмущалась ее поступками и образом мыслей.
Но она была моя мама, и просто невозможно было вырвать ее из сердца.
Возвращаясь в тот день с вокзала, я почему-то чувствовала, что больше не увижу свою мать никогда.
Глава двадцать первая
ДАНИИЛ ДОБИН И ЕРМАК
Я все-таки подала на заочное, так как уходить с завода не собиралась. Сижу занимаюсь. Папа лепит макет. Окна раскрыты настежь - конец апреля,- и в них плывут запахи и шумы весенней Москвы.
Звонок. Не пожар ли - так звонят? Я кинулась отпирать. Кто бы вы думали? Даниил Добин собственной персоной!
- Владька!
Я очутилась в его объятиях, и он целовал меня, пока не заметил в дверях папу. Тогда он кинулся обнимать его. А потом мы с отцом удивленно разглядывали Даниила. Тот, кто на него смотрел, несомненно получал огромное эстетическое удовольствие. Даниил еще вырос, раздался в плечах, возмужал и похорошел неимоверно. Только, наверно, в открытом океане можно так похорошеть - на соленых брызгах, на морских ветрах. До чего же красивый моряк стоял, смеясь, перед нами! Румянец, пробивавшийся через бронзовый загар, яркие, дерзкие серые глаза, тонкие темные брови, крепкая высокая шея, густые блестящие волосы...
Я сразу тогда подумала, что его наружность сначала поможет ему в театре, а потом будет мешать.
Чаю он не хотел, мать его накормила и напоила на радостях (видимо, и винца припасла). Даня жаждал наговориться с нами. Мне было приятно, что он так явно соскучился по нас.
- Значит, решил с морской профессией расстаться? - не совсем одобрительно спросил отец. Он был в домашней куртке, старых лыжных брюках. На ногах шлепанцы.
Я все-таки подала чай. И мы все трое сели у стола.
- Я люблю море и все морские специальности, начиная с капитана и кончая матросом,- просто и серьезно ответил Даня,- но без театра я не могу жить.
- Сколько ты времени потерял! - крякнул отец.
- Не терял я времени,- решительно возразил Дан,- плавание в Атлантике и даже учеба в высшем морском училище - все это мне пригодится как актеру.
- Что же ты решил... сдавать в театральное училище?
- Еще не знаю. Пока надо поступить на работу в театр... кем возьмут, хоть рабочим сцены.
- Вот проконсультируйся у нее,- лукаво кивнул в кою сторону отец.
Я коротко рассказала о своем хождении по режиссерам. К моему удивлению, Даню это нисколько не заинтересовало. Он надеялся на самого себя. А в гениальность Шуры просто не поверил. Я рассказала Дане все наши новости печальные нерадостные. Зину Рябинину он очень хорошо помнил и сказал, что всегда почему-то думал, что она тем кончит: пырнет кто-либо из "своих" ножом. Зато он очень порадовался за Геленку, что она получила первую премию на. международном конкурсе, и решил, что непременно завтра же навестит ее.
- Конечно, сходи к ней...- сказала я рассеянно и задумалась.
Дело в том, что я никак не могла заставить себя встретиться с Геленкой... Она это понимала и огорчалась ужасно. Мы говорили только по телефону.
- Конечно, я виновата в ее гибели,- сказала Геленка упавшим голосом.Ты больше не хочешь меня знать, Владя?
- Что ты, Геля!
Я заверила ее, что нисколько не считаю ее виноватой. Виновата я сама, что не пыталась всеми силами отвлечь Зину от морлоков. Но встретиться теперь с Геленкой не могу... Потом, позже.
- Я... понимаю,- медленно сказала она и положила трубку.
Мне было очень жаль. Дружбой с Геленкой я гордилась. Но я ничего не могла с собой поделать. Слишком уж несправедливо разной была их судьба. Одной - все, и - на тебе еще, еще и еще! У другой - все отнято и - даже самая жизнь.
- Идем пройдемся, Владя,- позвал Даня,- а то голова болит.
Я надела пальто, расчесала перед зеркалом волосы. Папа как-то озабоченно посмотрел мне вслед.
Мы сбежали, держась за руки, по лестнице, и Даня уволок меня в беседку во дворе, которая оказалась пустой - обычно ее занимают парочки. Только мы сели, как Даня ринулся меня целовать.
- Не целуй меня больше, Даня,- сказала я не без внутреннего сожаления, но твердо.
- Это почему?
- Я люблю другого.
- Не выдумывай, пожалуйста!
- Я не выдумываю. Я действительно люблю одного человека.
- Но я же решил, что мы с тобой поженимся. Я писал тебе об этом. Правда, сейчас я еще не устроен...
- При чем здесь - не устроен? Ты через несколько лет будешь известным артистом. Но я люблю другого, Даня.
- Это серьезно? - недоверчиво переспросил он.
- Очень серьезно. Я люблю его ровно год и буду любить...
- Всю жизнь! - упавшим голосом договорил Даня.- Но это же невозможно, Владя! - закричал он.- Ты мне нужна. Владька моя! Ты же всегда была в меня влюблена! Ты с третьего класса глаза на меня пялила. Разве нет?
- Ты незаурядная личность, Дан. Это меня всегда привлекало в тебе, в людях. Но полюбила я другого.