Зинка, Зинка! Со стыдом и раскаянием я вспомнила ее слова в тот вечер, под окнами квартиры Рябининых: "Ты, Владя, иди своим путем, а я пойду своим, и не береди мне душу!" И я пошла своим путем... Как я могла?! Мне было так тошно, так тяжело. Комсомолка! Шефство взяла над Олежкой... Стыд и срам! И слово-то какое бездушное: шефство. Надо просто помочь, как родному, кто в этом больше всего нуждается. А я не помогла... бывшей своей подруге. Почему бывшей? Потому, что подруга детства стала хулиганкой, а я девушка примерная. Тьфу!..
Так я терзалась, не помню уже сколько времени. Давно доносились до меня приглушенные слова в столовой - пришли Ермак и Валерий.
Я кое-как встала, умылась холодной водой и, закутавшись в плед - меня знобило, - вышла к ним.
- У тебя совсем больной вид,- испугался папа.
- Ничего, пройдет!
Я уселась в уголке дивана. Ермак сел рядом. От чая я отказалась.
Это был тяжелый день. Когда мы сидели и беседовали вполголоса, раздался звонок. Отпирать пошел Ермак.
Я услышала чей-то знакомый голос, но никак не могла понять, чей... Разве я могла предположить, что к нам придет Морж!
Да, это был он, и ничего не подозревавший Ермак радушно пригласил его "проходить".
Раздеться он не решился и только распахнул плащ. Он не ожидал, что встретит столько мужчин, и это его заметно встревожило. Но деваться было некуда. Он с неловкостью сел на предложенный ему стул. Я шепнула Ермаку, кто это такой. Он удивился визиту и рассматривал его с любопытством.
Отец вежливо ждал.
Валерке заметно хотелось вытолкать гостя в шею. Я ничего не понимала. Меньше всего я ожидала посещения Моржа.
- Мне необходимо с вами поговорить, - обратился он к отцу. - Гм. Желательно наедине.
- Какие у отца могут быть с вами секреты, - взорвался Валерий,говорите при всех нас. Здесь все свои.
- Я вас слушаю, - коротко произнес отец, не собираясь никуда уединяться.
- Можно в другой раз...- нерешительно промямлил Морж.
- Зачем же в другой раз. Вы, может быть, по поводу вещей? Так забирайте их, когда хотите, - сказал отец спокойно.
Моржа передернуло.
- Что вы, Сергей Ефимович! Зачем мне вещи? Я, собственно, но поводу Зинаиды Кондратьевны...
- Ей стало хуже? - испугался отец.
- Маме лучше. Я сегодня звонил в больницу. Ее собираются выписывать, успокоил нас Валерий.
- Мы люди современные,- забормотал Морж, краснея до самого туловища - и уши, и шея. Кажется, он готов был провалиться сквозь землю. Инстинктивно он выбрал самое доброе лицо - отца, впрочем, он к нему и пришел - и смотрел, когда поднимал глаза, только, на него.
- Вы прожили с Зинаидой Кондратьевной двадцать пять лет, а я - всего две недели... Надо по справедливости. Она будет.;. Врач мне сказала...
Он совсем запутался.
- Я - холостяк. Я не умею ухаживать за больной. Развода еще нет, собственно. Зина даже из вашей квартиры не успела выписаться. Она... старше меня...
Я все поняла и вскочила с дивана.
- Валерий, - крикнула я вне себя, - давай спустим этого мерзавца с лестницы!
Валерий приподнялся, сжав кулаки.
- Владя, Валерий, прекратите сейчас же! - оборвал нас отец.
Он был очень бледен, но выдержка не оставила его.
- Всего две недели... надо по справедливости, - бормотал Морж, чуть не плача.
Отец положил руку на его плечо.
- Не надо так волноваться, молодой человек. Конечно, вы не сумеете ухаживать за больной. Это долг дочери и... мой. Я был ее мужем почти четверть века. Пусть возвращается в свою комнату. Когда ее выписывают из больницы?
- Во... во вторник.
- Мы съездим к ней и уговорим ее вернуться домой. Все?
- Спасибо! Я...
- Всего доброго.
Отец поклонился и - при гробовом молчании всех нас - нашел в себе силы проводить гостя до двери.
Потом он молча, как-то рассеянно прошел в свою комнату и лег на кровать.
- Вообще-то, не оставлять же больную мать этому идиоту, - сказал Валерий, - все же папа прожил с нею четверть века.
- Ты ничего не понимаешь! - потрясла я руками перед самым его лицом. Папа же любит Шуру. Они зарегистрироваться собирались. Мама же сама первая связалась с этим Моржом. Нет. Это невозможно! Папа! Папа!
Я бросилась в комнату к отцу. Он лежал ничком на постели. Я его обняла.
- Милый папка, не горюй! Я уже взрослая. Я буду ухаживать за мамой. А ты иди к Шуре. Можно квартиру разменять на две. Можно как угодно сделать. Не думай, что вот ты расстался с Шурой. Ты даже уже не имеешь морального права бросить Шуру ради женщины, которая сама разбила свою семью!
- Неужели ты думаешь, что я взвалю уход за больной на твои плечи? Тебе учиться надо.
- Ничего, я выдюжу. А на время всяких экзаменов можно сиделку где-нибудь достать, чтоб меня подменяла немножко. Это если мама совсем сляжет. Но ей ведь легче, ее выписывают из больницы. Может, она еще работать будет. Я не позволю тебе разбить свое счастье! Папка, мой папка!
Отец стремительно поднялся и прижал мою голову к своей.
- Разве я оставлю тебя, дочка, с ней?
- Но ведь я для тебя не дороже любимой женщины? Отец прижал меня к себе еще крепче.
- Дороже, - глухо сказал он. - А теперь иди, а то бросили их...
Когда я вышла, Ермак с Валерием играли в шахматы. Оба страшно путали. Я села рядом.
Глава двадцатая
БЫВШАЯ ЖЕНА
Сначала шофер Моржа привез мамины вещи. Затем мы поехали за ней на такси - папа и я.
Мама уже все знала. Я так и не поняла, говорил ли Морж с ней лично или по телефону, а может, написал ей письмо? Но как бы то ни было, он подготовил ее, потому что мама не выразила никакого удивления. Правда, перед этим у нее был ее любимец Валерка.
Молча она вышла из больницы, молча доехала до дома,, молча вошла в бывшую свою семью, молча прошла мима празднично сервированного стола в свою комнату.
Мы с папой к ее приходу провели генеральную уборку, купили шампанского и всякой всячины, но мама даже не посмотрела ни на что. Она только попросила меня убрать с ее постели "эту гадость" - котенок привык спать у меня на постели и еще не знал, что теперь он не должен туда входить. Затем мама заперлась в своей комнате. Сесть за стол отказалась, так как "поужинала в больнице".
Мы с папой обескураженно взглянули друг на друга.
- Все по-прежнему, как было, - шепнула я ему горестно.- Шел бы ты к Шуре, а то она сейчас переживает...
- Сегодня как-то неловко, - сказал папа и пошел к себе в комнату.
Я покрутилась перед запертой дверью - оттуда не доносилось ни звука, и пошла к папе, как в детстве. Он держал в руке лист картона.
- Я давно не клеил, дочка, - сказал он, глядя на картон,, как на друга, встреченного после долгой разлуки.
Потом отец сказал, что хочет подумать один и прикинуть чертежик.
- Ой, папка, как я по тебе соскучилась! Мы обнялись, и оба рассмеялись.
- Папа, ты делай чертеж, а я все-таки съезжу к Шуре. А то ей одной сегодня холодно. Она, поди, ревнует. Если мама проголодается, все на столе. Ты пока не убирай, ладно? Мы еще поужинаем, и я сама уберу.
Шура уже переехала из гостиницы в комнату тети Попова. Комната была чудесная: просторная, светлая, с балконом. Только, одно "но" - в общей квартире. Зато там проживали одни артисты.
Шура еще не повесила объявление, сколько раз ей звонить, я позвонила наобум.
Мне отперла симпатичная интеллигентная старушка (наверно, бывшая инженю).
- Не знаю, примет ли вас Александра Прокофьевна, - замялась инженю, она, гм, заболела.
- Знаю. Я и пришла за ней ухаживать, - сказала я и, не постучавшись, ворвалась к Шуре.
В комнате было темно, и я, пошарив у дверей, включила свет.
Вот что я увидела: на полу валялись черепки от битой посуды, в том числе сахарницы, - едва я сделала шаг, сахар захрустел под ногами, как снег в лютый мороз. Стулья были повалены, словно после бурана. Сама Шура лежала ничком на постели и горько-прегорько рыдала. (Ничего себе, папа лепит макеты, а с Шурой творится эдакое. Ну и ну!)
Я сбегала на кухню и спросила у артистки (уже другой, видимо на характерные роли) веник и совочек. Мне их тотчас вручили с понимающим видом. Прибрав в комнате, я присела к Шуре на кровать и обняла ее.