Я взяла несколько таблеток, вложила в обложку от аспирина, а на всякий случай, если откажется принимать аспирин, я еще парочку таблеток растворила в чае.
Я постелила ему постель и провела в папину комнату. Он послушно выпил горячий чай, принял две таблетки «аспирина» и блаженно улегся в постель.
— Спасибо! — пробормотал он с благодарностью, когда я зашла выключить свет.
Не знаю уж, подействовало ли сразу снотворное или он 1тпросто выбился из сил, но минут через пять он уже спал. Я "вздохнула с облегчением и ушла к себе в мамину комнату.
Ночью я несколько раз просыпалась и на цыпочках подходила послушать, но он спал сном невинного младенца и только посапывал.
Спала ли его бедная мать? Вряд ли.
Чтобы не проспать, я поставила будильник, и он меня разбудил ровно в шесть. Быстро оделась, приготовила кофе, горячий завтрак и пошла будить Валерия.
Сначала я постучала в дверь, еще и еще — никакого ответа.
Тогда я стала звать Зомби, все повышая голос. Наконец не выдержала, вошла и начала его трясти. Куда там, он так и валился спать…
Я, признаться, испугалась. Может, было слишком много снотворного? Пришлось дать ему понюхать нашатырного спирта, все из той же маминой аптечки.
Наконец он очухался и очень смутился.
Уже за кофе (я ему сделала покрепче) он "все извинялся, что так разоспался и мне долго пришлось его будить.
— Ну, Валерий, утро вечера мудренее, что решаешь окончательно? — спросила я. — Идешь с повинной?
Валерий горестно вздохнул.
— Лучше всего идти. Поработаю в колонии фельдшером, а то совсем потеряю квалификацию.
Про чердаки он, кажется, вспомнить не мог без содрогания.
— А после колонии… неужели опять?
— Нет, Владя, уж хватит. Если мать меня дождется, поменяем комнату на квартиру в Саратове и будем там с ней вдвоем жить.
— Почему именно в Саратов?
— А это же родина матери. У нее там родни полно. У меня одних сестер — двоюродных, троюродных — человек двадцать будет. Эх!..
Он помотал головой. Аппетит у него не пропал.
— Я одного боюсь, — сказал он, — что меня сцапают раньше, чем я дойду до Петровки. И не поверят, что сам туда шел, Владя! Может, ты меня проводишь? С тобой не боюсь. Нервный я очень…
— Опоздаю на работу… Ну ладно, провожу. Может, такси достанем.
Мы стояли у дверей дома на Петровке, 38.
Шутов жалко улыбнулся, губы его дрожали, глаза выкатились еще больше. Он сказал: «Спасибо, Владя!» и скрылся за дверью управления милиции. Я вздохнула, взглянула на часики-браслетку и назвала шоферу адрес завода.
— Проводила мил дружка? — иронически осведомился шофер, пожилой человек в кожаной куртке. От него сильно пахло табаком. Машину он вел отлично. Я сидела сзади, и мне совсем не хотелось ни растолковывать, ни оправдываться.
— Я их сразу определяю, — продолжал шофер и хмыкнул. — Мне бы только в милиции работать. А вот ты еще девушка хорошая, не с такими бы тебе связываться. Отец-то с матерью есть?
— Есть, — сказала я. — .Вы не волнуйтесь, все в порядке.
— Какой уж там порядок, — протянул он недоверчиво и умолк.
Я записала на всякий случай номер такси и фамилию водителя. Мало ли что!
Когда я вбежала, запыхавшись, в нашу мастерскую, все уже работали и, улыбаясь, уставились на меня. Володя Петров, который заменял сегодня бригадира, погрозил мне пальцем.
— Это что же, Владька, только папа отъехал на пару дней, как дочка уже опоздала. Проспала?
Я махнула рукой и уселась за свой столик, где меня ждали микроскоп, пинцеты и микродетали.
— Зинка сегодня тоже опаздывает, — добавил недовольно Петров.
— Зинка может и совсем прогулять, — буркнул Андрей. Остальные помалкивали: давно ли они сами и опаздывали, и прогуливали.
В одиннадцать часов в нашу мастерскую вошла взволнованная секретарша Рябинина, полная красивая женщина лет сорока пяти, с обесцвеченными волосами. Ее все называли Аленушка. Она никогда к нам не заходила, и мы удивились.
— Сегодня нашли Зину Рябинину… ножевое ранение, — сказала она, — еще жива. Владимир Петрович поехал к ней в больницу. Я решила поставить вас в известность, чтоб не ждали.
Чуть пожав полными плечами, Елена Ивановна вышла,
Через минуту мы услышали ее голос. Кому-то рассказывала в коридоре то же самое.
— Это Зомби! — воскликнул Шура Герасимов.
Он полез за папиросами. Другие ребята тоже. Я растерянно отодвинула столик. Кто сейчас мог спокойно работать…
— С чего ты взял, это Валер… Зомби? — спросила я мрачно.
— Больше некому, как Зомби, — уверенно повторил Шура. Он заметно побледнел, родинки-мушки теперь выделялись рельефно.
— Похоже, что Зомби, — поддержал его и Олежка.
— А когда ее покушались убить? — спросила я медленно. Никто не знал. Неужели Зомби пришел к нам после того,
как… нет, этого не может быть.
— Володя, я схожу позвоню Ермаку. Узнаю, — попросилась я.
— Иди звони, — расстроенно ответил Володя.
Я не очень надеялась найти сейчас Ермака. И действительно, не застала. Он был и ушел. Я медленно вернулась в мастерскую. У меня было какое-то состояние заторможенности.
Работали мы в тот день из рук вон плохо. В перерыв я сбегала к Елене Ивановне и спросила, в каком состоянии Зина.
Елена Ивановна информировала с большой охотой.
— Зина в сознании, но плоха. Ей сделали переливание крови. Возле нее сам Владимир Петрович.
Только я пришла домой и кое-как пообедала, зазвонил телефон. Звонила Наташа Бережкова.
— Владя! Как хорошо, что я тебя застала. Пожалуйста, сейчас же приезжай в больницу. Зина Рябинина плачет и зовет тебя. Рябинин… Он… потом скажу. Приезжай скорее. Захвати чистый халатик. Врач разрешила тебе быть с ней до конца…
— Ей плохо? Наташа…
— Она умирает, Владя. Может, мочью или утром… Подожди, Владя! Передаю трубку сотруднику угрозыска.
Это был Ермак. Я не узнала его голос.
— Выходи на улицу и жди, — сказал он как-то хрипло, — буду сейчас на машине.
Я только успела переодеться и сойти вниз, как Ермак уже подъехал. Он сидел позади и открыл мне дверцу. Шофер повел машину на предельной скорости.
— Ты видел Зину? — спросила я.
— Да. Ей плохо. Говорит, что ее ударил ножом незнакомый парень… Не хочет выдавать.
— А может, правда, не знает. Почему она вызвала меня?
— Не знаю, — сказал Ермак, — может, тебе что-нибудь скажет? Ты ее убеди, что покрывать негодяя незачем.
Ермак был не просто расстроен, он был удручен и разбит.
Он стиснул мою руку так, что стало больно, но разговаривать был не в состоянии. Я его вполне понимала. Ведь это он уговорил Зину помочь угрозыску захватить Морлока. Несомненно, ее за это. Уголовный мир держится на терроре. В вестибюле больницы он сказал мне:
— Я пойду в угрозыск. Там наши ребята. Если Зина что-нибудь скажет или захочет сказать мне, сразу позвони.
— По-моему, она уже все тебе рассказала, — вздохнула я и увидела Наташу.
Она помогла мне застегнуть белый халат и повела куда-то вверх по лестнице. Моя милая подруга, которую я совсем редко стала видеть. Худенькая, стройная, большеглазая, в белом халате и белой косынке. Нянечка!
— Множественные ранения живота и грудной клетки, — тихонечко говорила Наташа, взяв меня под руку. — У нее шок, но… она в полном сознании, и вообще… у нее шок протекает не так, как у других. Ты увидишь.
Наташа наскоро сообщила следующее. Покушение на убийство было в шесть утра. Видимо, за ней охотились еще с вечера, но Зина весь вечер была не одна, а с девушками из общежития. Они коллективно ходили в театр и вместе возвратились домой. А утром Зина, как всегда, вышла одна (она всегда выходила по утрам одна, пораньше, чтоб «надышаться воздухом», и шла бульваром. Видно, это знали).
Полчаса спустя ее увидели в луже крови девушки из общежития и сначала сочли мертвой. Но «скорая помощь» обнаружила признаки жизни.
Оперировал Зину профессор Гусев. Он же приказал послать за Рябининым.
Когда Зина пришла в себя, возле нее сидел отец. Он был очень бледен. Что он передумал за эти часы возле изувеченной дочери, знает лишь он один.