Мы сели кто на что, возле «сборочного центра».
— Слышь, Владя, а нашей бригаде, наверное, присвоят звание коммунистической, — сообщил мне Володя Петров,
Я посмотрела на близнецов.
— Мы ведь теперь работаем хорошо и… живем… по-хорошему, — чуть покраснев, сказал Лешка. Я уже не путала его с Васей, как в прошлом году.
Все курили (кроме меня), когда возвратился отец. Он был не то смущен, не то взволнован. Андрей подвинул ему свою табуретку, и папа сел. Все уставились на него.
Папа теперь парторг цеха (выбрали единогласно).
— Ты здесь, Владенька, — сказал он как-то рассеянно, — а тебе письмо. Пришло на завод… — он отдал мне помятый конверт. Без обратного адреса. Я сунула его в сумку.
— Что-нибудь случилось… неприятное, Сергей Ефимович? — спросил его напрямик Андрей.
Папа смущенно усмехнулся.
— Да вот… командируют меня… с напарником. Наш «сборочный центр» будет выставлен в Советском павильоне международной ярмарки в Лондоне. Нужны два наладчика. Тебя думаем, Володя. Андрей пока останется бригадиром.
Все так и ахнули. Но папа был не очень доволен.
— Я отказался наотрез, но Терехов и слушать не хочет. Это распоряжение министра.
Ребята с улыбкой переглянулись, поняв, почему Гусеву так не ко времени эта командировка. Человек недавно женился. И если жена молодая, да еще киноактриса к тому же…
— Придется нам с тобой, Володенька, ехать, — сказал отец, подавив вздох.
Володя отнюдь не собирался грустить по этому поводу. Он заядлый путешественник и каждый отпуск проводит с рюкзаком за спиною.
— А когда, Сергей Ефимович, ехать? — спросил он, покраснев от удовольствия.
— Недели через три, не позже. Как раз отпразднуем Владькину свадьбу. (Вся бригада целиком была уже приглашена.)
— И сколько там пробудете? — сухо спросил Андрей. Кажется, он немножко завидовал Володьке.
— Не знаю. Несколько месяцев.
Я оставила их обсуждать волнующую новость и заторопилась в «аквариум». Надо было поговорить с девчонками, а это возможно лишь в перерыв: Алла Кузьминична не допускает посторонних разговоров. Ее дочь Наташа поступила все-таки в медицинский институт имени Пирогова. Клиника, где она проработала год санитаркой, дала ей отличную характеристику.
В «аквариуме» работали все прежние, только Майи не было. Майя тоже поступила в университет, на факультет истории искусств.
До перерыва на обед оставалось еще минут шесть, я присела в коридоре на подоконник и решила пока прочесть письмо.
Без подписи… Анонимка. Печатными буквами было выведено следующее гнусное предупреждение:
«Дорогая Владя, напрасно ты выходишь замуж за легавого Ермака. Дни его считаны. Все равно скоро овдовеешь. Держалась бы лучше своего морячка. И подальше от угрозыска, себе сделаешь хуже.
Тот, кто убьет Ермака».
Я вскочила как ошпаренная и бросилась к ближайшему телефону. Только бы Ефим Иванович был у себя!
Мне даже легче стало от одного его голоса, такого спокойного и уверенного. Говорила я сбивчиво, он понял, что я смертельно напугана, и велел сейчас же ехать к нему.
Через сорок минут я сидела в его кабинете.
Ефим Иванович серьезно, очень серьезно прочел письмо.
Медленно положил его на стол, поднялся и, обойдя стол, погладил меня по голове.
— Не бойся, Владя. Ничего они ему не сделают. Примем меры. Это хорошо, что ты принесла письмо нам… Но…
Он сел в другое кресло, напротив меня.
— Видишь ли, Владя, ты выходишь замуж за работника уголовного розыска. Бояться за мужа тебе придется каждый день. Все наши жены боятся. Такая работа. Поняла? Выходя замуж за Ермака, ты берешь себе в придачу к счастью постоянную тревогу. Ничего уж тут не поделаешь. Вот так. Письмо оставь мне.
— Может, это… розыгрыш?
— Не знаю.
Он вызвал по телефону Ермака и до его прихода расспрашивал, где мы будем жить, почему меняем квартиру. Я успокоилась и объяснила ему, как все получилось. Это папа попросил Ермака поменяться. Причин у отца было несколько. Во-первых, если мама не сможет работать на периферии… ну, если ей станет хуже, куда она вернется? Не в квартиру же, где вторая жена. А к дочери она всегда сможет приехать, и ее ждет прежняя комната.
Во-вторых, Шуре удобнее рядом с Мосфильмом. Может чаще забегать домой.
Я не сказала об этом Бурлакову, но папа еще думал о том, что у нас с Ермаком будут дети. Он знал, что я всегда мечтала о большой, дружной, веселой семье.
Ермак очень удивился, увидев меня в кабинете начальника.
— Что-нибудь случилось, Владя? — спросил он испуганно. Ефим Иванович дал прочесть ему письмо. Ермак прочел и улыбнулся мне.
— А ты испугалась за меня, глупышка? Мне уже года два грозят. Понятно. Кое-кому не по вкусу, что я перехватываю у них кадры.
— Но они грозятся убить?
— Такая уж у меня работа, Владенька. Ефим Иванович, я сейчас располагаю временем… Можно ее проводить?
— Иди, пожалуйста. Ты до завтра свободен. Успокой ее. Когда свадьба-то?
— В будущую субботу, — ответили мы вместе.
— Значит, в субботу гуляем. Будем кричать: «Горько!» Мы простились и вышли в коридор.
— Давай поедем к тем соснам… Нашим соснам. Мы ни разу с тех пор там не были, — предложил Ермак.
Я с радостью согласилась. Мы пообедали в буфете угрозыска. Сотрудники с любопытством поглядывали на меня. Все знали, что Ермак женится на работнице завода приборостроения.
Я рассказала Ермаку, что папу посылают в Англию на ярмарку, со «сборочным центром».
— Ярмарка вряд ли его обрадует, — покачал головой Ермак, — но побывать в Англии ему, наверно, будет интересно!
— Страна Диккенса, — заметила я.
— Она уже давно не страна Диккенса — ничего похожего.
— Ну, страна Пристли, Кронина, Чарлза Сноу, Айрис Мердок, Грэм Грина…
— Да, почему-то мы всегда судим о стране по ее писателям, — задумчиво сказал Ермак.
Мы долго бродили среди высоких, бронзовых сосен. Я не выпускала руки Ермака, сжимала ее все сильнее и сильнее.
Если с ним что-нибудь случится, я не переживу! Теперь я всегда буду за него бояться. Каждый день!
Непонятно, почему я до этого письма не боялась? Наверное, потому, что, рассказывая о своей работе, Ермак никогда не упоминал о тех опасностях, которым он подвергался. О себе он говорил вообще меньше всего. Рассказывал о разных мальчишках и девчонках, которым очень трудно (их потому и зовут трудными) и которым надо помочь. Вот он и ломал голову, как им помочь, как их вовремя отвлечь от всяких морлоков, несущих растление и гибель таким, как Зина Рябинина или Валерий Шутов… Зомби еще не был осужден — ждал суда. Убийцу Зины поймали. Он был исполнителем. Подлинным убийцей был Морлок.
— Не тревожься, Владя, смотри веселее! Ну! — укоризненно сказал мне Ермак.
— Всегда теперь буду за тебя бояться! — воскликнула я, останавливаясь и обнимая его за шею. — Какие-то темные морлоки… Зачем они? Ведь от них только зло людям.
Мы поднялись на холм, откуда было видно далеко, и там решили отдохнуть. Ермак растянулся на траве, а я села рядом.
Шумели сосны на ветру, высоко в небе плыли белые кучевые облака с густыми синими тенями. Впереди голубели подмосковные леса — до самого горизонта.
А Ермак говорил о том, как он меня любит, и как хорошо жить на свете, и какая долгая впереди жизнь.
— В двухтысячном, — сказал Ермак, — мы будем еще молодые. Тебе, Владька, сорок лет, а я буду чуть старше твоего отца. Еще работать и работать. Скажи мне… жена моя, ты любишь людей?
— Я буду учиться любить их на деле, не на словах.
…Мы приехали сюда еще раз в ясный осенний день и бродили вдвоем до вечера — муж и жена. Я была очень счастлива! Радость пребывала со мной. Единственно, что омрачало мое счастье, — это вечный страх, что я могу потерять моего мужа.
К нам скоро приезжают сестра Ермака Ата, а с ней Виктория Александровна, ее свекровь, заменившая в трудном детстве Ермака и Аты родную мать. Мы отведем им папину комнату. Мне очень хочется узнать их поближе.