Председатель Совета дождался, когда умолкнет ропот и тишина воцарится среди Медиумов. Потом опять заговорил:
– Станислав, вы осознаёте, что предложили помощь народу, который по каким-то причинам не подвергается той же самой опасности, который подвергаются люди Союза Юга?
– Осознаю, – ему хотелось сказать что-то другое, но он сдерживался. Можно много сказать в своё оправдание, вопрос лишь в том, чем эти слова обернуться.
– Станислав, вы готовы признать, что предложили помощь, и не спросили разрешения у правительства, которое всецело несёт ответственность за каждого человека? Люди день и ночь трудятся для того, чтобы люди могли выжить в трудное время, когда каждая капля воды и каждая крошка пищи на счету? Вы не стали брать в расчёт все эти факты, верно?
– Да, я признаю, что предложил помощь. И всего лишь понадеялся.
– Понадеялись, Станислав?
– Что вы, так же как и я, думаете не только о гражданах с паспортом Союза Юга. После Утра Смерти стёрлись старые границы, стёрлись народы и разногласия. Как бы нам не подсказывал инстинкт держаться своего дома, своих семей, своих обычаев и предрассудков, нам следует помнить одну вещь. Мы все – люди. Нас осталось мало, и нам надо держаться вместе. Вместе мы сильнее, чем порознь. И потом, две тысячи человек – это не просто две тысячи ртов, которые нужно напоить и накормить. Это ещё четыре тысячи рук. Они могут работать на постройке Цитадели.
Он с трудом перевёл дух – после болезни осталась слабость, к тому же, он был чрезвычайно взволнован. Теперь Станислав слушал бешеный стук своего сердца и смотрел в лицо судье. Он тщетно пытался прочесть хоть что-то в бесстрастном взгляде старого индуса. Ожидание тянулось и тянулось, казалось, ему не будет конца.
– Станислав, мы не можем не признать, что предложенная вам помощь серьёзно осложнит и без того напряжённую ситуацию. Пока ещё есть запасы воды и пищи, пока ещё мы можем позволить себе жить так, как жили раньше. Но скоро нашим единственным домом останется Цитадель, и тогда многие будут обречены на лишения. Сомнительно, что все смогут их вытерпеть. И всё-таки, своим поступком вы доказали очень важную вещь, доказать которую трудно. Вы понимаете, о чём я говорю?
– Нет, председатель, не понимаю.
Со страхом и удивлением Станислав увидел, как Чандара рассмеялся.
-Станислав, скажите пожалуйста, как отнеслись те, кто был с вами в экспедиции на Ниххон, к вашему решению предложить помощь этому народу? Нас интересует ваше мнение.
– Я не могу быть абсолютно уверен в своей правоте, но мне кажется, они поступили бы также как поступил я. Они одобрили мой поступок. Это был мой поступок, но я так думаю, они одобрили мой поступок.
– Вы так думаете, или уверены?
– Если угодно, пожалуй, да. Уверен.
На этот раз молчание было долгим. Станислава бил озноб. Неужели своими словами он подставил под удар друзей? Что, ему не следовало так говорить? Да нет же, Медиумы мудры и справедливы. Нет, вряд ли его друзьям что-то угрожает. Это было его решение, он его принял, ему и отвечать.
– Председатель, простите, что прерываю ваши размышления. Не могу не констатировать факта, что рад единодушию, которое высказали мои друзья. Но я повторяю, это мой поступок. Мне за него отвечать. Они ни в чём не виноваты.
Чандара снова улыбнулся, зашелестела лиловая мантия и он поднялся в полный рост, покинул председательское кресло.
– Вот вы и ответили на все вопросы, Станислав. Доказали всё, что можно. Разрешите, – он спустился в центр зала поближе к Станиславу, – Разрешите выразить вам своё восхищение, а также вручить награду Союза Юга. Лавровый венок, Свиток и Пламя.
Станислав потерял дар речи от удивления. Эта награда вручается самым достойным учителям за поступки на благо воспитания и обучения людей. При чём тут он? Председатель распознал вопрос во взгляде.
– Вы доказали, что наши труды были не напрасны. Мы сумели воспитать людей нового времени, и эти люди забыли старые предрассудки.
– Кажется, я начинаю понимать, – тихо произнёс Станислав, – Вы просто не были уверены, дадут ли ростки новые программы обучения? Но разве можно быть уверенным, вдруг это я один такой безумный альтруист?
– Вы сами сказали про ваших друзей, они готовы поступить также. Даже если потом придётся пожалеть. Я правильно понял?
Станислав смотрел в глубокие, лишённые какого-то определённого выражения глаза и видел тень улыбки на смуглом лице. Он постепенно начал понимать, замысел Медиума. Поступок Станислава сам по себе – не великая ценность, дело не в этом. В это непростое, смутное время у народа должен быть герой. Пусть героизм его поступка в сотни раз преувеличен по цене, людям нужен какой-то идол, образец, эталон. Какой бы глубокой не была перемена в психологии людей после Утра Смерти, в чём-то люди остались прежними. Медиум прочитал по лицу, что творится в душе Станислава, увидел его понимание. И одобрительно кивнул.
– Спасибо, – сказал Станислав.
Он преклонил колено и принял на плечи орденскую ленту.
– Ступай с миром, Станислав Ушаков, – тихо произнёс председатель, – Твой отец мог бы гордиться тобой.
Ему стало не по себе. Не было секретом, что Иван Ушаков воспитывал Станислава, но отцом ему не был. И будучи ребёнком, Станислав удивлялся, как много времени уделял ему Руслан Корнеев, его настоящий отец. Тогда ещё он вряд ли понимал, насколько похож на Руслана. Или Руслан на него. И дело тут не только в новых учебных программах. Есть что-то еще.
– Вы всё знаете, – прошептал Станислав.
– Да, – кивнул Чандара, – Нет ничего тайного, что не стало бы явным.
– Вы не скажете Ивану?
– Станислав, он знает. Он сумел смириться, когда твой отец показал ему письмо, написанное Томасом.
– Он знал, что произошло с Константином Корнеевым?
– Да, знал.
– И сумел это пережить? Сумел простить и понять моего отца?
– Сумел.
Горячая влага подступила к глазам, но он не мог вести себя так перед Советом. Станислав поднялся на ноги и коротко попрощался. Он побоялся встретить чей-то взгляд и не смел поднять голову. А за спиной, он это чувствовал, смотрели ему вслед и думали по-разному. Кое-кто ещё помнил старую этику и был во власти старых законов. Кто-то не понимал его и осуждал. Но Чандара верил в него и верил в его друзей. Для Станислава, как, впрочем, и для Чандары в эту минуту не было ничего важнее.
Она стояла на выходе, она слышала весь разговор. В ей глазах он часто видел ледяное одиночество, теперь там теплилась гордость.
– Надя, ты ждала меня?
Она посмотрела куда-то в сторону и смущённо прижала к груди свой талисман, маленького, сшитого из лоскутков дельфина.
– Ты и права молодец. Не то, что я. Ты знаешь, мне стыдно перед тобой, Славик.
– Почему стыдно?
– Я никогда не могла оценить того, что ты делал для меня. Мне больно от этого.
– Надя, всё в порядке. Посмотри, меня там наградили.
Она прикоснулась к ордену на его груди. Во взгляде промелькнуло выражение, похожее на испуг. Станислав заметил, как в уголках её зелёных глаз блеснули слёзы.
– Надя, ну что ты, – сказал он и обнял её.
Она резко отстранилась.
– Надя?
– Прости меня. Я не могу. Я больна.
– Надя, я люблю тебя, хочу быть с тобой.
– Нет. Это не возможно. Я больна, больна, понимаешь? Больная я!!! Вот, возьми, – она протянула Станиславу дельфина, – Это конечно не то, что орден, но это важно. Это мой самый важный для тебя подарок. Оцени это.
Она резко повернулась и пошла прочь. В опущенных плечах и устремлённом под ноги взгляде Станислав распознал неумолимое отчаянье. Ветер касался её тёмно русых волос, бросал их ей в лицо и на плечи. Она привычно поправляла непослушные волосы. Один раз обернулась, но Станислав не смог понять, что значит этот взгляд.
Во всём виновата Флора.
Внутри неё Флора.
Будь ты проклята, Флора, безмолвно прокричал Станислав.