Национал-социалисты, придя к власти, не особенно интересовались наукой, но, как всегда бывает в таких обстоятельствах, среди самих ученых нашлись люди, пожелавшие творчески развить предначертания власти. Инициаторами кампании за "арийскую физику" стали Филипп Ленард и Йоханнес Штарк, нобелевские лауреаты соответственно 1905 и 1919 года. В июле 1937 года Штарк опубликовал в официальном органе СС - в газете "Чёрный корпус" - разгромную статью о "белых евреях" в науке, к числу которых был причислен и Вернер Гейзенберг. Штарк обвинил Гейзенберга в том, что тот не вступил в национал-социалистическую партию, отказался подписать составленный Штарком манифест ученых в поддержку Гитлера и - о ужас! - пропагандировал теорию относительности Эйнштейна.
Обеспокоенный Гейзенберг попросил свою мать поговорить с её подругой, матерью Генриха Гиммлера, а кроме того, написал письмо лично рейхсфюреру СС, требуя оградить его от нападок. Всесильный Генрих размышлял до ноября, а потом поручил шефу гестапо Рейнхарду Гейдриху разобраться. Гейзенберга стали вызывать в берлинскую штаб-квартиру гестапо на Принцальбрехтштрассе, где он должен был доказывать лояльность режиму (к счастью для светила немецкой физики, к нему не применяли методов, с помощью которых компетентные органы могут заставить человека признаться в чём угодно). В итоге, спустя год после своего обращения к Гиммлеру, Гейзенберг получил от рейхсфюрера письмо с уведомлением о снятии с него всех подозрений в неблагонадёжности.
После этого престижные назначения посыпались, как из рога изобилия: Гейзенберг возглавил Институт физики Общества кайзера Вильгельма (крупнейшего финансируемого государством научно-исследовательского учреждения Германии) и стал профессором Берлинского университета.
Естественно, посещения такого милого и человеколюбивого учреждения, каковым являлось гестапо, не прошли для Вернера Гейзенберга бесследно, но ни в коей мере не пошатнули его патриотизма - тем более что в конце концов всё разрешилось более чем благополучно.
Профессор отдался работе с удвоенным рвением, не отвлекаясь ни на что другое. Даже обязанности экономки-секретаря при нём исполняла пожилая вдова, дама очень строгих правил, - и это притом, что многочисленные и весьма аппетитные белокурые Гретхен с превеликим удовольствием согрели бы постель импозантному мужчине в расцвете сил, пока их Зигфриды добывают славу Рейху на Западе (а теперь уже и на Востоке).
Слава Рейха… Германия шагает от победы к победе, забирая то, что ей по праву - по праву сильного! - принадлежит. И он, Вернер Гейзенберг, сделает всё от него зависящее, чтобы позор восемнадцатого года никогда более не повторился: он даст Великогермании такое оружие, перед которым не устоит никто и ничто - пусть даже работа эта потребует нескольких лет напряжённейших усилий. Схема достижения цели в принципе уже ясна: "реактор - бомба". Конечно, остаётся масса не уточненных технических деталей, но это уже вопрос времени и… привлечённых к Проекту сил и средств.
Потребуется убедить высокопоставленных нацистских бонз в возможности создания "сверхоружия" и в необходимости выделения соответствующих ресурсов, но вряд ли это окажется более сложной задачей, нежели выведение многоэтажных формул, предельно понятно описывающих процесс ядерного распада. Вожди Третьего Рейха - и сам Адольф Гитлер в первую очередь - бредят идеей мирового господства, а завоевание мира потребует небывалого доселе оружия, которого нет у других. Генералы никогда не оставались равнодушными к любым техническим новинкам, применение которых возможно в военных целях, - а таковыми являлись практически все достижения пытливой человеческой мысли за века и тысячелетия, начиная с пресловутого колеса. Даже использование пара предлагалось очень оригинальное: доводить до кипения воду в огромных железных бутылях с тем, чтобы выбитая давлением пара железная же пробка с силой полетела бы в голову противника.
Гейзенберг улыбнулся, представив себе солдат в перепачканных сажей старинных мундирах, увлечённо подбрасывающих дрова в огромные жаркие костры, разведённые под подвешенными на цепях неуклюжими длинногорлыми сосудами из кованого железа. Нет, его оружие будет куда более совершенным, сокрушительным и неотразимым - никакая броня не устоит!
– Простите, господин Гейзенберг, - шелестящий голос фрау Киршбау прервал мысли профессора, - к вам господин фон Вайцзеккер…
"Хм, интересно, что привело ко мне старину Карла?". Сын статс-секретаря немецкого Министерства иностранных дел Эрнста фон Вайцзеккера и старший брат Рихарда фон Вайцзеккера (будущего президента ФРГ, а ныне офицера, воюющего на Восточном фронте), физик Карл Фридрих фон Вайцзеккер был ближайшим коллегой Вернера Гейзенберга и его единомышленником. Он работал с ещё большим пылом, чем сам Гейзенберг, и оторвать от работы его могло только что-то очень важное: например, выявление принципиально новых закономерностей в уже хорошо изученных явлениях.
– О, Карл, всегда рад тебя видеть! Что у нас нового на сей раз? - по глазам Вайцзеккера Гейзенберг уже видел - новое есть, но пытался скрыть за дежурной фразой снедавшее его любопытство.
Вместо ответа Вайцзеккер молча бросил на стол свёрнутый номер шведской газеты "Stockholms Tidningen", развернул его, и всё так же молча ткнул пальцем в подчёркнутые красным карандашом строки: "По сообщениям из Лондона, в Соединенных Штатах проводятся эксперименты по созданию новой бомбы. В качестве материала в бомбе используется уран. При помощи энергии, содержащейся в этом химическом элементе, можно получить взрыв невиданной силы. Бомба весом пять килограммов оставит кратер глубиной в один и радиусом в сорок километров. Все сооружения на расстоянии ста пятидесяти километров будут полностью разрушены".
Несколько минут Вернер Гейзенберг хранил молчание, переваривая ошеломляющую новость, потом повертел шеей, словно ему нестерпимо жал галстук, и сказал, разделяя фразы:
– Надо ехать в Копенгаген. К Нильсу Бору. Нам обоим - вместе.
– Вождь, такой шанс Судьба даёт человеку только один раз в жизни. Моими устами вещает сейчас сам Зороастр: сколько великих начинаний окончилось ничем только из-за того, что Избранные не сумели внять тому, что им изрекали Всемогущие Боги! На карту поставлено будущее арийской расы, её величие и её предназначение! Мы против всего мира, и весь мир против нас: в такой борьбе обычные средства неприменимы!
Фюрер невольно опустил глаза. Даже ему, с его незаурядной волей, трудно было выдерживать невероятный напор силы, излучаемой сидевшим перед ним человеком в чёрном свободном одеянии. Человеком? Больше всего тот, кто сейчас сидел напротив рейхсканцлера и "выразителя интересов всей германской нации", походил на каким-то дьявольским колдовством оживлённую древнеегипетскую мумию: бритый череп, отражающий огоньки свечей, высохшая пергаментная кожа, плотно обтянувшая лицевые кости, и невероятной глубины пронзительные чёрные глаза, горящие фанатичным огнём.
– Наша ненависть, переплавившись в горниле Силы и Власти, обретёт законченную форму. Твои воины шагают сейчас по землям поверженных стран, неся побеждённым твою волю, но война только начинается, и час Рагнаради ещё не пробил. Сонмы врагов пали, но полчища их грядут, копя злобу и лелея низкие помыслы. Уничтожь их - и весь этот мир твой! Новые танки, пушки, самолёты, подводные лодки и крейсера - всё это прекрасно, но этого недостаточно. Это не более чем лишняя заточка меча перед битвой или ещё одна стрела в колчане - хорошо, но мало. Чтобы сокрушить всех, нужен Молот Тора или… Меч Демонов. И в твоей стране есть люди, стоящие на пороге Тайны и готовые вложить в твои руки поистине Божественную Мощь!
Губы Обращённого не шевелились, и голос его, казалось, исходит отовсюду и одновременно ниоткуда; и пламя свечей колебалось в такт звукам.