*все относительно:ты запоминаешь, как кожа розлетит сверху вниз,а кто-то помнит твои холодные руки.и в мире столько любви,столько любви,что, срывая срокиочередного конца света,кто-нибудь не выдержит,и, достав гранату,взорвет все наши дурацкие идеалы.мир каждый вечер уходит спать,и я знаю, что очень малотеперь думаю о тебе.но вот представь:тепло, которое миллионы летпробиралось к звезде HD 496столкнулось с отрицательной теплоемкостью.
идёт человек
и в форточки дуетхолодный ветер.и в форточках думают:это к смерти.
идёт человек,башмаки теряет,идёт человек,октября нет.
и осень силится застрелиться,как бедная и больная птица,с геракловой силойк земле клонитсякаждым, каждым листом.
идёт человек и не думаетни о ком.
и в форточки хлещет холодный ливень,и осень кашляет и сопливит.и в форточках думают: терпеливейждать снега и ждать зимы.
идёт человек из квадратной тюрьмы,квадратной сырой городской тюрьмы,и попадает в крохотные шторма,сомнамбулой ходит, ходит.октябрь мрёт,часовой на взводе:– дайте мне, дайте пороху.смерти мне дайте, грешнику.осень не будет вечною:я её выкраду, украду.
идёт человек, спотыкается на ходу.кажется: холодно, как в аду.
– осень проходит и я пройду.
влюбиться в начало века
это как увидеть своё стихотворениев большом сердце какого-нибудь человека.бродить за ним, спрашивать:– сколько тебе осталось, сколько?без тебя для меня ведь не жизнь, вечность.
это как проснуться утром у подоконника,рядом с блокнотами, телефонами,посмотреть на дрожащие фонари,у которых все ночи бессонные,и никогда не смыкать глаз.
это тайком любоваться,а потом говорить:– сударь, мне больно смотреть на вас.кажется, в моем правом лёгкомсотни волшебников прочитали блока,и бегают в поисках своей незнакомки.
я сейчас задохнусь.
это как ни одной строки не заучивать наизусть,всегда говорить спонтанно,смотреть нахальным уличным мальчуганом.
это бояться увидеть темноту днаглаз,у которых отсутствует дно.у которых совершенно другой цвет.бродить вокруг озера и не опускать ног,чтобы вода не до щиколоток, не до колен.
это стать режиссёром чужих снов,снимать каждый кадр как рифеншталь,новое слово писать,чтоб один человек читал;а для других всё равно непроизносимые языки.
это уличную ворону называть не иначе,как иезекиль,будто она из неузнанной в детстве книги.это предлагать жизнь, или её отсутствие,ждать, когда сделают выбор,и растворяться в толпе – ничего не было,пренебрегать похоронами, свадьбами.это как отпущенные преступники —быть в сотню раз свободнее.смотреть сверху вниз, чтобы все называли гордою,и не знали, что страшно поднять глаза.
это небо раскрашивать бирюзой,оттого, что всё оно – дыхание одного.
бежать за трамваем, когда полночь,и он в депо —забывать всё, что было сегодня днём:кто глядел в его стёкла, входил в вагон.
это как лежать на земле
и чувствовать: опадает снег.засыпает плечи, касается тонких губ.и дрожать от холода: даже снег груб,и целует совсем иначе.
это самым непроизносимым на свете вечеромходить по длинным пустынным улицам,гадать: вертится, или не вертитсяпланета в сотне световых лет.вспоминать, как у дома в детстве росярко-красный глёд,как он был красив,сочетался с платьем.
и сейчас, как в детстве,все чувства твои бесплатны,все дороги твои длинны.
это оставлять маленькие вокзалытихой немой страны,убегать на край света, за млечный путь,оттого, что сердце – трус, воробей,не должно петь.но поёт, громче всех поёт.
весна
а весна наступает медленно,как будто кто расставляет мебель здесь,как будто кто выключает лампочки,и смотрит, как свет выскочитиз стекла.
и воздух так кислородом вымягчен,что, кажется, танечка и не теряла мячи,и кто-то громко внутри кричито том, что окно – электрический щит,отдаляющий тебя от