Исуп ухватил Монка за локоть цепкими пальцами и сглотнул слюну. Зашептал еле слышно: - И только я, значит, собрался убраться восвояси, тут-то все и началось...
От зловещего шепота Монку сделалось не по себе.
Исуп уже дышал в самое ухо:
- Я чуть со страха не помер... Пальто - мое и платок на шее... А головы - нету! Рот, глаза, нос - и больше ничего. Висят в воздухе, как нарисованные. Ух, страшно! Ф-фу...
Парикмахер утер пот со лба и заглянул Монку в глаза:
- Ну как, ты что-нибудь понимаешь?
Юноша силился представить все, что рассказал Исуп, и не мог - в голове не укладывалась такая фантастика.
- Я думаю, здесь что-то с освещением, - шмыгал носом Исуп. - Не может быть... Тогда я не заметил, а по-моему, что-то с освещением, сейчас проверю....
Монк оставил навязчивого парикмахера и отошел в сторону. Открывалась и закрывалась дверь в павильоне, бряцали монеты в жестянке Лобито, двигалась очередь, но любопытных не убавлялось. Все новые и новые люди подходили к неказистому павильону, чтобы приступом ожидания завладеть тайной волшебного зеркала. Неожиданно Монк понял, о чем вещало зеркало Исупу. Ведь если исчезла голова, это значит, что ее у него нет. Вернее, есть, но только для того, чтобы носить шляпу, не более. Болтливый парикмахер умом не блистал. И сейчас благодаря откровенному знаку зеркала Монк лишний раз убедился в том. Ну и дела!
Монку еще сильнее захотелось попасть в загадочную комнату, где из зеркала выступает суровая правда о тебе. И все же он не стал дожидаться своей очереди.
Ведь ему нужен Лобито, а время для разговоров сейчас, конечно же, неподходящее. "Загляну вечерком, когда старик закроет павильон, тогда нам никто не помешает поговорить", - решил Монк и отправился гулять по парку.
День был весенний, солнечный. Проталины дышали прозрачным паром, и на отогретой земле можно было разглядеть зеленые струны прошлогодних былинок, которые выпрямлялись, натягивались, чтобы подать свой голос в весеннем концерте пробуждающейся природы. Деревья, казалось, на глазах разбухали от соков земных, накапливая силы, чтобы выстрелить в апрельском небе зеленым салютом.
Все аллеи в городском саду были запружены людьми, и. Монк быстро смешался с нарядной праздничной толпой. Он уже не выделялся своим ветхим одеянием - пальто с разноцветными пуговицами, стоптанными сапогами... Весь свой убогий гардероб, которому прежде не придавал значения, пребывая в созерцательном безделье, Монк похоронил в чулане. Теперь, когда удача разыскала его и он оказался у дел, жизнь вокруг стала заметной ему во всех мелочах, и он уже не мог не считаться с ее условностями.
А началось все со "Спящего Пегаса", когда он твердо решил следить за собой. Монк оделся с иголочки у лучшего модельера города, и, когда впервые увидел себя в зеркале, рассмеялся: такой незнакомый человек смотрел на него. Вглядываясь в отражение, Монк с огорчением признавал, что перед ним не Монк, а совсем другой человек - не мятущийся, оборванный и голодный, а спокойный, респектабельный и благополучный. "Это лишь внешне, - тут же успокоил себя Монк, - душа-то у меня прежняя и голова прежняя, хоть и прикрыта модным котелком. Никакое барахло не изменит человеческую суть. Теперь, когда я вижу, ради чего стоит жить, и пока я это знаю, сердце будет гулко стучать в моей груди и не даст мне заснуть в сытости и благополучии..." Какой-то бесшабашный парень в поварском колпаке торговал шашлыками прямо с углей. Запах маринованного мяса был настолько аппетитным, что Монк не удержался от соблазна и взял две порции. Приправляя мясо жгучим соусом, он медленно ел, стоя за мраморным столиком и прищуриваясь на толпу праздношатающихся. Со стороны было смешно смотреть на людей, которые убивали свое время посредством ног, двигаясь без цели, как в сомнамбулическом сне, по ухоженным дорожкам парка, посыпанным толченым кирпичом. Монк подумал, что ему тоже придется вот так ходить с ними, как заведенному манекену, до захода солнца, пока не закроет Лобито свой павильон.
Покончив с едой, Монк вышел за ворота и скоро был возле Бухты Спокойной Воды. Свежий морской ветер развевал его волосы, шевелил полы пальто. Монк долго стоял аа скалистом берегу, похожий на молодого орла на краю пропасти. Потом он долго шел по берегу бухты, думая обо всем и ни о чем, и не заметил, как миновал оживленные кварталы Ройстона и оказался в какой-то дикой и заброшенной местности, где ни разу отродясь не бывал. Бесформенные серые лачуги, похожие на ссохшиеся комки земли, были обиты картоном и дранкой, чтобы не продувало ветром. За ними теснились другие жилища, такие же унылые и жалкие, с пестрыми заплатами на дощатых ребрах, с костлявыми крышами, кривыми дверями и бельмастыми окнами.
Посреди улицы, заплесканной мыльной водой, посыпанной печной золой, с кучами мусора возле заборов, изысканно одетый юноша выглядел так же нелепо, как глыба золота, упавшая с небес на скотный двор.
Монк никогда не утруждал себя интересом к бытию других людей и сейчас, впервые оказавшись на дне жизни, где осели грязь и нищета, чувствовал себя растерянно и беспомощно, словно покинутый младенец.
В одном дворе ребятишки, чумазые, одетые бог весть как, запускали воздушного змея. Он был какойто кособокий и никак не хотел взлетать. Монк понял, в чем дело, и решил помочь детям в нехитрой забаве - у змея нужно было поправить путаницу и утяжелить хвост. Но, странное дело - едва Монк приблизился, как малышня, подхватив своего неполноценного змея, удрала в проулок, крича:
- Агент идет, опять страховой агент идет!
- Страшный, страшный, страховой, уходи, пока живой!
Монк опешил от неожиданности, а потом догадался - всему виной была его одежда: серое мягкое пальто, малиновое кашне, дорогая шляпа, перчатки... Юноша в растерянности остановился, чувствуя, как из всех окон на него смотрят настороженные глаза. Двор, завешанный выстиранным бельем, заставленный мусорными баками, встретил его молчаливой неприязнью, и Монк ждал, что сейчас мокрые простыни начнут хлестать его по лицу.
В некотором отдалении, возле сарая, из земли торчала труба, из которой бежала вода. Там гремели ведра и тазы - женщины полоскали белье. Возле их ног, . в мутной жиже, детишки пускали кораблики. Монк все еще не решался уйти, придавленный тяжким впечатлением. Он тупо уставился на притихших замученных женщин, похожих на птиц после дальнего перелета, и соображал, что же они сделали такого плохого, что оказались выброшенными на этот деревянный гнилой остров, где из дверной черноты жилищ исходил тяжкий дух слежавшегося тряпья, керосина и жареной рыбы. Вот узкий двухэтажный барак, похожий на крейсер. Куда же плывут его пассажиры, когда он давно потонул в тине безысходности? С болью в сердце он оглядывал печальное зрелище и вдруг в окне второго этажа увидел знакомые белые волосы. "Неужели Льюзи?" - обожгло его. Он решительно шагнул в темный подъезд.
Дверь отворила нечесаная старуха с младенцем на руках.
-Чего тебе? Ты кто? - нелюбезно встретила она гостя.
- Я - страховой агент, - нагло представился Монк. - Дайте пройти.
Старуха стушевалась, молча потеснилась, и Монк прошел в комнату. Посреди небольшой каморки стояла огромная чугунная кровать с ажурными спинками. На ней валялось разное барахло, лежали тарелки с чемто недоеденным и засохшим. В углу стояла кадушка с лимонным деревом и был стул на трех ногах. Из-за дощатой перегородки, где шипели сковородки и чадил примус, вышла... Льюзи. Но что с ней сталось! В каком-то рыжем засаленном халате, грубых чулках и тапках, разношенных до непомерных размеров, она походила скорее на нищенку, чем на ту красавицу, какая была в домике в лесу. Монк даже засомневался, не обознался ли он, и спросил:
- Льюзи, это ты? Ты узнаешь меня?
Старуха, которая все время косила на незваного пришельца злым глазом, почуяла подвох и завопила; - Какого черта! Нету здесь никаких Льюзи.
Ребенок перепугался и зашелся в пронзительном плаче. Женщина взяла его к себе на руки и повернулась к Монку.
- Я не Льюзи, вы меня с кем-то путаете. И вообще, я не знаю вас... Меня зовут Элиза. Уходите.