- Ну как же, Льюзи! В лесу! И еще Сьюзи была... Я случайно увидел в окне... У меня есть деньги, вот, возьми... Нельзя же здесь, вот гак...
- А, так ты из этих! - взвизгнула старуха и заметалась по комнате. Она хватала по очереди все, что попадало ей под руку, но, найдя эти предметы слишком легковесными для столь отвратительного гостя, она наконец вспомнила о стуле.
- Я вот тебе сейчас покажу! Льюзи, Сьюзи... Кобели проклятые!
Монк едва успел увернуться, стул грохнулся о стену и сложил свои деревянные кости на полу. Тут уже надо было ретироваться, потому что на очереди была, наверное, чугунная кровать.
Когда за ним захлопнулась дверь, Монк, стоя на площадке с помятыми деньгами в руке, весь кипел от отчаяния. Теперь-то он не сомневался, что Элиза - это Льюзи. Но почему она так ненавидит его? Даже выслушать не захотела...
Монк обреченно пошел навстречу ступеням и бесконечно долго спускался все ниже и ниже но лестнице, будто она вела в преисподнюю. "Если уж Льюзи не принимает меня с моими благими намерениями, то что тогда говорить про остальных людей", - горестно констатировал Монк.
Едва вышел он во двор, прачки дружно выстрелили в него любопытством. И даже мелюзга перестала возиться в грязи, готовая расплакаться по первому поводу. Монк с жалостью смотрел на их настороженные мордашки. Что станется с ними? Так и состарятся они в этом мрачном дворе, похожем на болото? Интересно, что думают о них в Обществе Совершенствования Человека? Надо будет спросить у Аллиса.
Возвращаться в парк было еще рано, и Монк решил навестить Фалифана. Вместе с другом хотелось разобраться во всем и получить ответ - что же надо делать, чтобы озлобленные и обездоленные люди, которым хочешь помочь, не считали тебя чужим.
Монк долго шел в обратную сторону, затем свернул на горбатую улочку, затерянную на задворках отелей и магазинов. Перемахнув через большую лужу, Монк добрался наконец до нужного крыльца и постучал в неструганую дверь. Долго не открывали, и Монк в отчаянии уже хотел уходить, но в этот момент услышал за дверью знакомую поступь.
Фалифан сначала не узнал друга, а когда разглядел под шляпой знакомое лицо, сделал удивленную гримасу.
- Ого! Если бы мы встретились на улице, ей-богу не признал бы.
Монк, будто чувствуя какую-то вину за собой, молча пожал руку другу и растерянно улыбнулся. Фалифан вернулся в комнату, и пока Монк снимал в передней пальто, он видел, как Фалифан собирает со стола исписанные листки.
- Ну ты и франт! - восхищался Фалифан, завязывая тесемки папки. - До сих пор в себя не приду.
- Я теперь при деньгах, а барахло, считаю, не стоит того, чтобы обращать на него много внимания, - сказал Монк, входя в комнату и приглаживая волосы. - Хотя... ты знаешь, меня сейчас приняли за страховрго агента.
- Похож.
- Серьезно. Захожу в один милый дворик, что на окраине, это в той стороне, где цыганское кладбище...
- Эк куда тебя занесло. Уж не дама ли сердца там у тебя?
- Чуть жизни меня там не лишили.
- Надо думать...
- Нет, это ужасно! - взорвался Монк. - Нельзя спокойно смотреть, как в грязи и зловонии люди гибнут во мраке безысходности. Я... я не могу радоваться, жить спокойно, когда рядом столько несчастных, обездоленных, запуганных... Когда люди в клетках-жилищах теряют все человеческое... Где, где высшая справедливость?
- Хорошо рассуждать о высшей справедливости, когда в карманах шуршат филоны, - усмехнулся Фалифан.
Слезы блеснули в глазах у Монка. Не зная больше, как снять тяжесть с сердца, в отчаянии от непонимания друга, он сорвал с вешалки свой новый макинтош и принялся топтать его. Фалифан бросился унимать разбушевавшегося друга.
- Ты что разошелся, психопат. Я же пошутил. И при чем здесь пальто! Что ты в детство опять впадаешь. Мы умные люди, мы изучали историю цивилизаций. Мы знаем, как жили люди, как живут и как должны жить. Ну что ты сделаешь один? Разве что только пальто растопчешь. Ты думаешь, мне не больно смотреть на все это? Ошибаешься, еще хуже, чем тебе, бывает. Но я не знаю, что делать. У меня нет сил. И у тебя тоже. Мы - козявки. Вот когда придут лучшие времена, тогда, может, мы пригодимся, тогда пробьет наш час. Наши знания, наш пламень души сгодятся людям.
- Кто, интересно, подаст на блюде эти лучшие времена? Я сейчас, сию минуту хочу что-то делать, - всхлипывал Монк. - Я вступил в Общество Совершенствования Человека. Но все это так далеко, так медленно...
- Постой, постой, - насторожился Фалифан. - Что это такое? Я ни разу не слышал...
- Это Общество только разворачивается. Его цель изучить нужды людей, обобщить и так далее, чтобы правительство в своей политике делало нужные выводы. Я этим и занимаюсь, это мой хлеб.
- Вон оно что, - присвистнул Фалифан. - Странно... Уж очень зыбко и неопределенно: изучать, обобщать... Что-то тут не так!
- Все так! Есть устав, есть программа, есть полномочия...
- И что ты там делаешь?
- Начинаю работать, - уклончиво сказал Монк.
Он понял, что разговор с Фалифаном складывается не так, как хотелось. Вместо понимания и сочувствия он получил от друга жесткие аргументы, холодную логику, а сейчас ему нужно было обыкновенное человеческое участие.
- Прости, Фалифан. - Монк пожал плечо друга. - Что-то нервы у меня совсем... Я загляну к тебе на следующей неделе...
Фалифан остался глубоко озадаченным, но, впрочем, ненадолго. Усмехнувшись над болезненной чувствительностью друга, он опять разложил бумаги на столе и принялся увлеченно работать, забыв обо всем.
Монк, так и не облегчив свою душу, шел по городу, в котором невозможно было найти утешение смущенному духу. Он понимал, что любой близкий человек, к которому он может прийти - Бильбо, Чиварис, Икинека или даже Грим Вестей, - ничем не смогут помочь ему, а самое главное - понять. Не зря же говорят, что чужая душа - потемки.
Он услышал музыку, доносившуюся из парка, и вспомнил о главном своем деле. Мысль о поручении Аллиса отогнала на время все его волнения и тревоги.
Вечером предстоял разговор с Лобито.
В парке расцвели разноцветные огни на аллеях, золотились окна кабачков, ночных кафе, игорных зaведений. Оттуда слышались приглушенные голоса, негромкая музыка. Комната смеха, как и ожидал Монк, оказалась на замке, но в жилой половине домика горел свет, и Монк, зайдя за угол, нашел еще одну дверь и негромко постучал.
- Закрыто уже! - услышал он приглушенный голос Лобито.
- И прекрасно! - бодро отозвался Монк. - Мне нужно поговорить с вами наедине.
Заскрипели половицы, на двери лязгнул крючок.
Лобито осторожно выглянул наружу и увидел перед собой юного франта.
- Вы уверены, что ко мне? Что вам надо? - без особой приветливости пробурчал старик.
- Несколько минут разговора в наших общих интересах, только и всего, попытался улыбнуться Монк.
Старик молчал в раздумье, и Монк испугался, что Лобито может сейчас захлопнуть перед ним дверь, и тогда уже будет очень мало надежд на откровенный разговор.
- Меня зовут Монк, - поспешно принялся объяснять юноша. - Я представляю Общество Совершенствования Человека...
Лобито слушал, внимательно изучая лицо юноши.
Монку волей-неволей тоже приходилось смотреть в глава старику, и он с удивлением открыл в его глазах помимо ума, интереса готовность удивляться н радоваться. Это были молодые глаза.
Долго они так заглядывали в душу друг другу, а тем временем Монк что-то говорил. Иногда он слышал себя: ...небольшие доходные заведения... не знает толком, как вы живете... наше Общество помогает таким, как вы... касательно... обязаны изучить...
- Я понял вас, - сказал Лобито, и взгляд его притух. - Но видите ли... ваше стремление помочь... Я ни в чем не испытываю нужды и вполне счастлив. Нет, я не могу помочь вам...
Старик хотел уже раскланяться и укрыться в своей фанерной крепости, но, посмотрев на растерянного Монка с беспомощной улыбкой на белом лице, задержался на пороге.