Кладбищенский парк постепенно переходил в лес.
Дорога, поросшая травой, делалась все уже, но следы лошадиных копыт и тележных колес возле непросохших луж придавали молодому сыщику уверенность, что движется он в правильном направлении. Изредка Монк останавливался и вслушивался в тишину леса. Ему чудилось, что он различает уже скрип колес и голоса. Но то ветер шумел среди угрюмых дерев.
Дойдя до Зеленого ручья, дорога раздваивалась, и Монк уверенно повернул направо. Глинистая дорога стала подыматься в гору, она все гуще была нашпигована каменными обломками, и Монк догадался, что скоро будет карьер. В азарте преследования он потерял счет времени, забыл про усталость, но по мере приближения к цели дыхание его все больше сбивалось от волнения. "Ну и денек мне сегодня выпал, - думал Монк, благодаря случай, который так кстати подвернулся в начале его газетной карьеры. - Надо будет не упустить. подробностей, когда стану писать репортаж, чтобы Гарифон..." Замечтавшись, Манк забыл про бдительность и за поворотом чуть не натолкнулся на подводу, которую так рьяно преследовал. От неожиданности он бросился в чащу, не разбирая дороги. "Все, конец, - подумал Монк, - я обнаружил себя". Остановившись, он прислушался, но не услышал звуков тревоги в лагере противника. У него появилась надежда, что его не заметили. Монк мысленно выругал себя за беспечность я бесшумно вернулся назад, чтобы выяснить обстановку.
Осторожно выглянув из кустов, он увидел среди валунов лошадь, которая на солнцепеке сторожила пустую телегу. Рядом, на камне, лежал моток веревки и чьято куртка. И ни одной живой души - ни Дозо, ни братьев-близнецов... Затаившись, Монк стал ждать.
То, что людей сейчас в карьере не было, еще больше подтверждало догадку Монка о том, что грабители решили спрятать похищенные деньги, в лесу. Затем он так и спешил сюда, чтобы выследить, куда преступники спрячут саквояж Гарбуса. Это было важное доказательство, ради которого стоило рисковать.
Вдруг у себя за спиной Монк услышал подозрительный хруст - чьи-то осторожные шаги. Затаив дыхание, он торопливо отпрянул в сторону и неслышно упал в высокую траву. Прохладная земля будто освежающий компресс охладила его разгоряченное тело, но сердце нельзя было унять. Давно забытое чувство опасности будоражило сейчас все существо Монка, будто он в штормовую ночь стоял на палубе корабля, потерявшего управление, и его несло бог весть куда...
Через полминуты рядом прошелестели три пары ног. Монк выждал еще немного, потом осторожно поднялся, отряхнул одежду от лесного мусора и вернулся на свой наблюдательный пункт. Заросли дикой вишни хорошо укрывали его.
Надо было видеть счастливое лицо Монка, когда он обнаружил возле подводы именно Дозо и близнецов.
Даже не подозревая, что они пойманы с поличным, обнаружены, грабители-неудачники затаскивали на телегу камень, чтобы привезти его в мастерскую и тем самым оправдать свое долгое отсутствие. "Как бы не так, нашли дурака", - ухмыльнулся про себя Монк.
Он смотрел на счастливые сосредоточенно-тупые физиономии преступников, уверенных в своей неуязвимости, и с трудом удерживал в себе приступ хохота. Ему захотелось крикнуть, чтобы увидеть, как мастеровые, прижав уши, петляя, метнутся в чащу, как зайцы.
Ремесленники наконец взгромоздили камень на телегу, подобрали инструмент и завернули лошадь к городу. Монк помахал им вслед, даже присвистнул тихонько и только тогда направился в глубь леса, в то место, откуда несколько минут назад возвращались грабители. Вскоре он отыскал свежий холм, раздвинул лепешки дерна, ткнул пальцем в рыхлую землю и даже не стал копать. Без того было очевидно, что саквояж с церковными деньгами лежит здесь, возле его ног...
Через день репортаж Монка вышел на первой странице "Бодрости духа". Редактор Гарифон торжественно представил сотрудникам газеты нового репортера.
"Такое под силу лишь человеку незаурядных способностей. Учитесь", сказал редактор и назначил Монку самый высокий гонорар за его сенсационный репортаж.
Монк чувствовал себя героем дня. Вечером он пригласил своих новых коллег в кабачок. Сам не ведая почему, вдруг сделал широкий жест и заказал две бутылки "Пикадо", каждая из которых была ровесницей ему. Газетчики вылакали драгоценный коньяк, словно водку, без торжественности, не смакуя. Монк им пришелся явно по душе, и они поздравляли его с удачным дебютом, засыпали советами, вводили в курс редакционных дел и интрижек. Главенствовал за столом Сильвестр. Когда всех уже здорово пробрало, Сильвестр не в меру разболтался и начал хвастать. Он сказал, что скоро выйдет его гвоздь, еще похлестче, чем у Монка.
- Это будет такая сенсация, такой фурор... - Сильвестр закатывал глаза и мотал головой. - Представляете, какой-то шизофреник решил удивить горожан тем, что... нет, не скажу, потом...
- Да чего там, все свои!
- Нет, - упирался именитый репортер, - ну, впрочем, ладно, только по секрету. Этот шизофреник будет заживо закопан в землю на полчаса. Он обязуется возвратиться в этот мир живым и невредимым.
- И что он будет иметь?
- Сто тысяч! Живым или мертвым он их получит.
"Да что же такое творится в нашем Ройстоне? - соображал Монк. - Что ни день - то сенсация!" Он порозовел от вина и духоты кабачка и окончательно освоился среди собратьев по перу. С каждым новым тостом Монк все больше убеждался, что не ошибся, выбрав себе такой нелегкий, но такой сладкий и почетный хлеб газетчика.
- Давайте выпьем за нашего юного друга, - предложил кто-то. - Будь здоров, Монк!
- С посвящением тебя!
VI
То, о чем Сильвестр по секрету рассказал товарищам в кабачке, Ройстон узнал на следующее утро из рекламных щитов. Они так и плескали в глаза прохожих яркой краской: внимание, конкурс "Я удивляю мир". Внимание...
И вот настал желанный час невиданного представления. К полудню почти все население города перекочевало на стадион, чтобы стать свидетелями настоящего чуда. Полчаса под землей - это невероятно!
Толковали разное. Одни рассуждали о специальной гимнастике, благодаря которой можно научиться на время отключать работу легких и сердца. Другие считали, что безвестный старик - обыкновенный самоубийца, захотевший с шумом и помпезностью отойти в мир иной и тем самым "увековечить" свое имя. Третьи ничего не думали, им было просто интересно - что из всего этого получится. Но как бы там ни было, все сходились в одном - подобных зрелищ в Ройстоне еще не было.
Сильвестр явился к месту действия почти к самому началу. У подножия лесистой горы, в живописной долине, широким амфитеатром раскинулись дощатые трибуны, набитые гудящей разноцветной толпой. Стадион жевал бутерброды, поблескивал стеклом запрокинутых пивных бутылок, шелестел конфетными обертками, выпускал к небу голубую табачную дымку. У Сильвестра, как у всякого порядочного репортера, были свои читатели и поклонники, поэтому ему приходилось беспрестанно раскланиваться с многочисленными знакомыми и незнакомыми людьми. В то же время он напряженно следил за настроением толпы, подмечая малейшие изменения в обстановке, чтобы не пропустить какую-нибудь интересную деталь или казус и украсить такой изюминкой будущий репортаж. Событие, о котором предстояло писать Сильвестру, было не рядовое, и он хорошо понимал, что от умелой подачи материала слава его умножится в несколько раз, а сам репортаж войдет в классику и наверняка будет перепечатан столичными газетами. Сильвестр продумал наперед каждый абзац, выверил каждое слово и был уже заготовлен броский заголовок: "Покойник на полчаса". Битый газетный волк мог прямо сейчас выдать первоклассный репортаж на первую полосу, нужно было только знать, ;Чем закончится вся эта комедия.
Без четверти час к стадиону подъехал муниципальный автомобиль и несколько чиновников прошли в ложу. Сильвестр подметил, что высокое начальство не решилось явиться на рискованный спектакль, где в основе сюжета был заложен щекотливый вопрос: жить или не жить.