Из сказанного выше четко вытекает, что исследуемое "Сказание" состоит из разновременных элементов. Они выразительно делятся на четыре основных категории: фрагменты текста, заимствованные из "Летописи Аскольда" с переосмыслением и переадресовкой; отрывки из летописного свода 996 г. (Анастаса Корсунянина), посвященные реальным событиям времен Владимира; оригинальные тексты, принадлежащие первоначальному варианту "Владимировой легенды", отраженному в "Обычном житии"; тексты написанные авторами "Древнейшего свода" 1037 г.
К первой категории в рассмотренной части "Сказания" относятся "Речь Философа" с преамбулой, сообщение о приеме послов в Константинополе, эпизод с болезнью киевского правителя и три теологических трактата. Ко второй повествование о походе Владимира на Корсунь, его крещение (кроме вставки о заболевании) и брак с царевной Анной. К третьей - короткая справка о делегации киевских мужей для ознакомления с чужими религиями и их отчет перед великим князем, а также некоторые благочестивые соображения. К четвертой - повествование о прибытии в Киев миссионеров и заочный диспут по этому поводу.
Особенность эпизода, к рассмотрению которого мы переходим, заключается в том, что здесь переплелись элементы всех четырех категорий, в результате чего возник пестрый повествовательный калейдоскоп.
Начало эпизода в основе своей принадлежит Анастасу Корсунянину и является бесспорным продолжением рассказа о Херсонесской эпопее. Здесь видим все признаки, присущие своду 996 г.: деловое, реальное изложение, внимание к незначительным деталям, хорошо известным автору как очевидцу. Фиксируется топография церкви, заложенной Владимиром в Херсонесе, перечисляются трофеи, взятые победителем в завоеванном городе; подчеркивается возвращение города византийцам как выкуп за невесту. Незначительные интерполяции текста - "... яже и церкви стоить и до сего дни", "яко иже не вhдуще мнятся мраморяны суща" [250, с. 101] правдоподобно внесены Нестором Летописцем.
Далее в своде 996 должен был идти рассказ об уничтожении капищ и строительстве на их месте церквей. Тема крещения киевлян здесь не могла звучать - по крайней мере в том виде, в каком она подана в "Повести временных лет". Речь шла, разве что, {232} об обращении остатков языческой Руси - тех, кто еще не успел креститься раньше.
Летописный текст подтверждает высказанную мысль. Действительно, следом за сообщением о возвращении Владимира с молодой княгиней в Киев помещен эпизод об уничтожении Киевского капища, созданного самим Владимиром сразу после захвата им великокняжеского престола: Владимир "повелh кумиры испроврещи, овы исhщи, а другыя огньви предати. Перуна же повелh привязати къ коневи хвосту, и влещи с горы по Боричеву на Ручаи, и 12 мужа пристави бити жезлиемь. Се же не яко древу цюющю, но на поругание бhсу, иже прильщаше симъ образомъ человhкы, да взмhстье приметь от человhкъ... Влhкомоу же ему по Ручаеви къ Днhпру, плакахуся его невhрнии людье, еще бо не бяху прияли крещения, и привлекше и вринуша и въ Днhпрь, и пристави Володимеръ рекъ; еще кде пристанетъ, вы то отрhваите его от берега, доньдеже порогы проидеть, тогда охабитеся его". Они же повhленое створиша, яко пустиша и, и проиде сквозh порогы, извърже и вътръ на рhнь яже и до сего дни словеть Перуня рhнь" [там же, с. 101-102].
Стиль Анастаса проявляется в цитированном отрывке колоритным описанием Перунового "пропадения" и склонностью к факто- и топологическим подробностям. В изложении подчеркивается, что статую сброшенного бога тянули по Боричеву спуску до Ручая (Глубочицы?), а дальше - Ручаем в Днепр. Указано место, где ее прибило к берегу, сообщается название урочища и т. д. Данный эпизод присутствует в большинстве других сочинений, посвященных Владимирову крещению, но они отличаются некоторыми деталями.
В одном из списков "Слова о том, како крестился Владимир..." Перун назван Аполлоном *. На эту неожиданную дефиницию давно уже обращали внимание исследователи, усматривая здесь вмешательство редактора-грека. Однако незамеченной осталось семантическое несоответствие. Перун - бог молнии и грома. В греческой мифологии ему соответствует Зевс. Аполлон - бог света и солнца - двойник древнерусского Дажбога. Под теологической несообразностью скрывается несообразность хронологическая. Основным божеством полянской Руси был именно Дажбог (недаром автор "Слова о полку Игоревом" называет современную ему Русь "внуками Дажбога" [615, с. 16]). Новгородско-ладожский культ Перуна введен в Киеве после переворота 882 г. Итак, Дажбога как верховное божество языческого пантеона ниспроверг Аскольд; Владимир расправлялся с Перуном. Упоминание {233} Аполлона в сравнительно позднем источнике является реминисценцией повествования о событиях 860 г.
В "Обычном житии" есть упоминание об уничтожении статуи Велеса, которого нет в "Повести временных лет": "а Волоса идола, его же именоваху скотья бога, велh въ Почайну рhку въврещи" [180, с.231]. Напомним: Велеса не было среди шести божеств, составлявших Новый киевский пантеон, созданный Владимиром; он имел личное капище где-то в районе Подола и Оболони, то есть действительно над Почайной. Зато в "Житии" отсутствует сентенция - "Велии еси, Господи, чюдная дhла твои.". Это, вероятно, вставка авторов "Древнейшего свода".
Особое внимание привлекает фраза о реакции киевлян, которые плакали "еще бо не бяху прияли крещения", что решительно противоречит двукратно повторенной далее сентенции по поводу радости, с которой киевляне будто бы восприняли приказ Владимира креститься: "По сем же Володимирь посла послы своя по всему граду, глаголя: "Аще не обрящеться кто заутра на рhцh, богать ли оубогъ, или нищъ, или работень, противникъ мнh да будеть". И се слышавше людье с радостью идяху, радующеся, и глаголяху: "Аще бы се не добро было, не бы сего князь и бояри прияли" (следует рассказ об обряде крещения) [250, с. 102]. "И бяше видити радость велика на небеси и на земли". В "Житии" дается еще яснее: "И бысть радость велика хрестившимся людемь, и идоша кождо въ домы своя" [180, с. 232].