Таким образом, письмо, о котором сообщает В. Н. Татищев, действительно написано Фотием, но не в 991, а в 863 г., и адресовано не Владимиру Святому, а Аскольду. Признание этого факта снимает все источниковедческие трудности и сомнения. Сведения о письме выдерживают критическую проверку и хорошо вписываются в историческую обстановку того времени. Они вносят существенные дополнения в наши знания о византийско-русских взаимоотношениях в середине IX в.
Сообщение о письме Фотия с сокращенным изложением содержания, очевидно, попало в текст ”Летописи Аскольда”. Вместе с другими фрагментами, посвященными первому крещению Руси, оно было использовано книжниками Ярослава Мудрого при создании Владимировой легенды, но позднее исключено из летописной традиции, порожденной третьей редакцией ”Повести временных лет”.
Русская епархия. Из сказанного видим, что источники, которые повествуют об Аскольдовом крещении или же сообщают сведения, как-то связанные с этим событием, достаточно многочисленны и разнообразны. Они отражают разные традиции и в большинстве случаев не зависят друг от друга или же делятся на независимые группы. Сказанное подтверждает общую достоверность содержащейся в них информации. Из имеющихся текстов видно, что христианизация Руси в IX в. носила официальный характер и что в глазах всей христианской Эйкумены Русь того времени была христианской страной.
Существование русской епархии подтверждают многочисленные источники, в том числе и наиболее авторитетные. Церковные дела устраивались с учетом далекой перспективы: обеспечить новообращенную страну необходимыми кадрами духовенства, а главное — придать религиозной деятельности организованный характер. Кто-то должен был заниматься делами Русской церкви и нести ответственность за их состояние перед Константинополем.
Собственно, возникновение русской епархии фиксируют почти все источники, имеющиеся в нашем распоряжении: энциклика Фотия (где речь идет о пастыре, принятом на Руси), произведение Константина Багрянородного (в котором определен архиепископский ранг пастыря); так называемый продолжатель Порфирогенета, а особенно — древнерусские тексты, которые упорно называют первого киевского архиерея митрополитом.
Более сложным является вопрос о судьбе русской епархии во времена языческой реакции (882—988 гг.). Есть серьезные основания утверждать, что епархия существовала и после вступления на киевский престол князя Олега. О ней упоминают и церковные документы. Так, в реестре православных кафедр, который содержится в Церковном уставе императора Льва VI Философа (886— 912 гг.), под 61-м номером значится Русь (’η ’Ρωσια) [333, с. 80; 516, с. 28].
К середине Χ в. относится еще одно аналогичное свидетельство. В списке епархий, составленном во времена Константина VII Багрянородного, Русь значится под № 60 [516, с. 28]. Существование в Киеве в это время влиятельной христианской партии подтверждается русско-византийским договором 944 г. и летописными текстами.
В старой литературе, а иногда и в наше время (А. В. Поппэ) [500; 866] эти документы считались сомнительными; либо их объявляли подделкой, либо упоминание о Руси — интерполяцией [180, с. 65]. Подобные попытки нельзя считать успешными; если отрицать сам факт существования русской епархии до 988 г., то появление подобной фальсификации будет абсолютно бессмысленным. И правда, кому бы пришла мысль безосновательно утверждать наличие церковной организации, когда сама Русь, создав ”Владимирову легенду”, ее отрицала?
Таким образом, русская архиепископия, возникшая в 60-е годы IX в., не прекратила своего существования после гибели Аскольда. Тем более не могла она исчезнуть во времена, когда киевский престол заняла христианка Ольга. Но реальное положение кафедры, по-видимому, было неодинаковым в разные периоды. Возможно, существовали какие-то ограничения, репрессии, возможно, и перерывы в ее деятельности, вызванные сложностью русско-византийских отношений. Подчеркнем — христианская церковь (особенно Восточная) привыкла действовать в условиях притеснений и преследований. Многочисленные епископии существовали в иноверных странах (языческих, исламских, зороастрийских и т. п.), и специфика окружения хотя и влияла на их функционирование, но не являлась непреодолимым препятствием.
Что представляла собой русская епархия структурно и каким был ее официальный статус? Источники определяют ранг киевского архиерея Михаила Сирина как архиепископский (Константин Багрянородный) или митрополичий (древнерусские тексты). Противоречий в этих свидетельствах нет. Митрополит — это архиепископ, выполняющий административные функции. Понятно, что отдаленность Киева от ближайших архиерейских кафедр, которыми в то время являлись херсонесская в Крыму, готская в Томах и болгарская в Охриде, определяла административные функции Киева — местный архиерей должен был взять на себя функцию управления. Автокефалия русской епархии выглядит условием sine qua non.
Структура Киевской митрополии хорошо засвидетельствована Никоновской летописью, которая называет не только митрополита Михаила, но и шесть ”Фотиевых епископов”, высвяченных на Русь вместе с Михаилом. Они образовали второй слой иерархии. Третий — пресвитеры, также упомянуты в источниках. В Византии IX в. существовало достаточное количество духовенства — выходцев из славянских стран (прежде всего Болгарии), хорошо знавших славянский язык, которые могли с успехом вести пропаганду на Руси. С другой стороны, здесь было немало особ разного положения и ранга, которые владели греческим языком и, следовательно, могли быть посредниками между греками и местным населением.
Особенностью церковной структуры на Руси IX в. было то, что она не имела пространственного содержания. Никоновская летопись называет очагами крещения Новгород, Ростов и Суздаль, что, вне сомнения, позднейшая интерполяция. Новгород основан только в 872 г. [250, с. 14]. Название города в тексте появилось из-за упорной проновгородской тенденции, которая выразительно прослеживается в летописных текстах XI — начала XII в.
Ростовско-Суздальская версия возникла в середине XII в. в связи с идеологическими мероприятиями Андрея Боголюбского, направленными на утверждение политического (а следовательно, идеологического) авторитета Северо-Восточной Руси — теми, которые вынудили суздальских книжников отнести основание Владимира-на-Клязьме, осуществленное Владимиром Мономахом, ко времени Владимира Святого [111, с. 244 сл.; 160, с. 118—119; 161, с. 153—154].
Сначала, по-видимому, шестеро прибывших в Киев епископов не имели территориальных диоцезов (их еще нужно было создать), поэтому действовали в непосредственном контакте с митрополитом. Все три центра, упомянутые в Никоновской летописи, размещались вне границ Аскольдовой Руси. Формирование структуры Киевской митрополии начиналось на юге, а первыми, епископиями за пределами Киева могли быть Чернигов и Переяславль. Вопрос об особой роли последнего еще должен стать предметом специального исследования.
Юридическое положение новообразованной епархии, по-видимому, обеспечивалось специальным актом. Действительно, в нашем распоряжении есть интересный документ, дающий возможность пролить свет на эту проблему. Речь идет о так называемом Церковном уставе Владимира, в котором имя ”равноапостольного” князя тоже объединено с именами патриарха Фотия и назначенного им на Русь митрополита Михаила [453, с. 237].
Этот документ известен в основательно переработанном виде [773]. Он представлен многими списками XIII—XVIII вв. преимущественно в составе Кормчих книг. Списки делятся на несколько (по С. В. Юшкову — на шесть) редакций. В существующем виде устав сложился не ранее XII в. Поэтому в литературе к нему возникло скептическое отношение, отрицавшее аутентичность памятника [180, с. 618—627; 267, с. 482—485; 648]. Большинство исследователей, однако, признают достоверность документа, хотя и с некоторыми оговорками [76, с. 73; 489, с. 263—272]. Наиболее основательный анализ устава в советской литературе предложен С. В. Юшковым [773].