Между тем авторство Нестора засвидетельствовано в заголовках ”Повести временных лет” в ряде списков в том числе в Хлебниковском (одной из наиболее исправных рукописей Ипатьевской группы), В. Н. Татищев знал три списка с этим именем [653, с. 123—125]. Авторство ”Повести” подтверждается и Киево-Печерским патериком [285, с. 520, 530; 465, с. 91, 96].
Как творческая индивидуальность Нестор в истории летописания явился необычной фигурой. Это был не просто хронист-компилятор, видевший свою задачу в элементарном объединении древнейших материалов, а, скорее, историк в современном понимании слова. Он разыскивал источники, причем не только литературные (очевидно, именно ему принадлежат отрывки, в которых имеются ссылки на археологические памятники [273] ), проверял достоверность имеющихся сведений, сравнивал различные версии, выбирая из них наиболее правдоподобные, и отбрасывал сомнительные.
”Инии же не вђдуще ркоша, яко Кии есть перевозникъ бысть, оу Киева бо перевозъ бяше тогда с оноя страны Днепра, тђм глаголаху ”на перевозъ на Киевъ”, — читаем в ”Повести” [250, с. 7—8]. Здесь же приведена оценка версии: ”Аще бо былъ перевозникъ Кии, то не бы ходилъ к Цесарюграду, но сии Кии княжаше в роду своем, и приходившю ему къ цесарю… якоже сказають, яко велику честь приялъ есть от царя” [250, с. 8]. Аргументация выглядит достаточно убедительной: действительно, простой перевозчик не мог рассчитывать на почтительный прием при дворе самого могущественного правителя Эйкумены.
Или в другом месте: ”Се же несвђдуще право глаголють, яко крестился есть (Владимир. — М.Б. ) в Киевђ, инии же рђша в Василевђ, друзии же рђша инако сказающе…” [там же, с. 97].
Таким образом, ”Повесть временных лет” явилась результатом глубокой творческой работы по критическому осмыслению всего исторического материала, накопленного к началу XII в. — от ”Летописи Аскольда” до современных Нестору литературных произведений. Имеются серьезные основания утверждать, что автор отбросил версию Древнейшего свода и вернулся к версии ”Летописи Аскольда” [96, с. 284]. В частности, в его произведении содержался рассказ о первом крещении Руси в 860 г. [532, с. 246— 247]. Таким образом, фактическим просветителем Руси на страницах ”Повести” оказывался не Владимир, а Аскольд.
9. Вступив на великокняжеский престол, Владимир Мономах, заинтересованный в литературно-публицистической деятельности, обратил пристальное внимание на ”Повесть временных лет”. Сам талантливый писатель, он не мог не оценить свод Нестора. Однако идейная платформа ”Повести” не удовлетворяла великого князя и он передал кодекс на переделку игумену Выдубецкого монастыря Сильвестру [там же, с. 216—219; 753]. Особое неудовольствие великого князя вызвало изложение начальной истории Руси, то есть сюжеты, связанные с Аскольдом.
10. Произведение Сильвестра (судя по всему, человека, лишенного литературного таланта, однако очень самоуверенного и амбициозного) также не удовлетворило Мономаха. Новая редакция даже не была завершена и прервалась на статье 1110 г., где после недописанной фразы вставлена авторская инсигния: ”Игуменъ Силивестръ святаго Михаила написалъ книгы си Лђтописець, надђяся от Бога милость прияти, при князи Володимирђ, княжащю ему Кыевђ, а мнђ в то время игуменящю оу святаго Михаила в 6624, индикта 9 лђта, а иже чтеть книгы сия, то буди ми въ молитвахъ” [320, с. 286].
11. Окончательная доработка ”Повести временных лет” осуществлена под присмотром сына Мономаха — Мстислава Владимировича, возможно, при его непосредственном участии [532, с. 289—300]. Так возникла третья редакция ”Повести”, которая дошла до нас в нескольких вариантах и многочисленных рукописях. Из последних наиболее древними являются Лаврентьевский (конец XIV в. [320] и Ипатьевская (начало XV в.) [250]).
Труд Мстислава Б. А. Рыбаков квалифицирует как проведенный ”довольно быстро и торопливо, часто небрежно и почти всегда бесцеремонно” [532, с. 299]. Мстислав вернулся к концепции Древнейшего свода 1037 г., добавив, однако, некоторые новые моменты. В частности, будучи ”варягофилом”, он внес в текст те норманистские элементы, которые превратили славянскую Русь в ”варягов” и породили столько досадных недоразумений в новейшей историографии.
Идейная основа ”Древнейшего” свода. Как уже отмечалось, идеологическая программа Ярослава Мудрого заключалась в подъеме и утверждении авторитета Киевской Руси в рамках христианской Эйкумены как великого государства, достойного контрагента двух империй — Восточной (Византии) и Западной (Германии). Эта платформа, настойчиво пропагандированная в различных сферах общественной жизни, добилась определенного признания — не только в теоретическом, но и практическом плане (вспомним широкоизвестные династические связи киевского князя с наиболее могущественными династиями Европы того времени.
Феодальная идеология, порожденная слиянием политической иерархии с землевладением, а следовательно, — с династическими отношениями, само понятие государства проецировала в понятие правящего дома. Следовательно, авторитет Руси неминуемо должен был воплотиться в авторитет Рюриковского дома, представителем которого выступал Ярослав. Между тем, это была династия узурпаторов, чьи права на киевский престол выглядели более чем сомнительно. Основоположник династии Рюрик [361] был приглашен на Ладожский престол в связи с междоусобной смутой в Славии в конце 60-х годов IX в. Его государственные прерогативы были ограничены ”рядом” — договором с местной элитой. Этот договор он грубо нарушил, введя в Ладоге принцип единовластия, — вопреки активному сопротивлению местных феодалов. Власть в Киеве Олег, действовавший от имени малолетнего Игоря Рюриковича, захватил в 882 г. при помощи оружия и ценой убийства законного киевского правителя — кагана Аскольда.
Эти неприятные для Ярослава факты создавали компрометирующий исторический фон для амбициозных политических претензий киевского престола. Отсюда — стремление ”подправить” историю, изобразить реальный ход событий в таком свете и в такой интерпретации, которая устранила бы неприятные аспекты авантюризма, насилия и противозаконной узурпации.. Эта тенденция ярко отразилась в летописании времен Ярослава и последующего времени.
Вне всякого сомнения адептам новой концепции нравилась история добровольного приглашения Рюрика на Ладожский престол. Этот эпизод занял в утверждаемой схеме гипертрофированное место как начальный момент государственного развития Руси. Из летописных текстов были тщательно изъяты все сообщения о конфликте Рюрика с местной верхушкой [440, с. 9], о восстании Вадима Храброго [там же], о бегстве ладожских вельмож к Аскольду [там же] и т. п.
Наиболее выразительным проявлением фальсификаторской деятельности авторов ”Древнейшего” свода был пересмотр изложения, посвященного последнему представителю Киевской династии — Аскольду, убитому в 882 г. Прежде всего это относится к известиям о личности Аскольда (и его брата Дира, который неизменно фигурирует рядом). В третьей редакции ”Повести временных лет” читаем: ”… и бяста оу него (Рюрика. — М.Б. ) два мужа не племени его, на боярина. И та испросистася къ Цесарюграду с родом своимъ, и поидоста по Дънепру, идучи мимо, и оузрђста на горђ городокъ, в въспрошаста, ркуще: ”Чии се городъ? ”Они же ркоша: ”Была суть три братья Кии, Щекъ, Хоривъ, иже сдђлаша городъ сии, и изъгыбоша, а мы сђдим въ городђихъ и платимы дань Козаром”. Аскольдъ же и Диръ остаста в городђ семь, и многы Варягы съвокуписта, и начаста владђти Польскою землею” [250, с. 15].