Она была здесь, и все здесь было, как и в прошлое его посещение этого угрюмого места: огонь в примитивном очаге — выложенном из камней круге, запах трав и еще каких-то подозрительных ароматов, всевозможные вместилища, от мешочков до сундучков, вдоль стен и друг на друге, и сама старуха, сидящая у огня — древняя, как неведомо от кого оставшиеся развалины неподалеку от этой скалы. О том, сколько лет этому реликту, Ленца даже не пытался гадать, лишь припоминал рассказ старика, благодаря которому и узнал о наличии здесь этого существа. Дед утверждал, что знал о живущей в гроте старой ведьме, когда был еще юношей, и отчего-то усомниться в его словах в голову не приходило…
— Входи.
В прошлый раз от этого голоса он вздрогнул, сегодня же просто запнулся на первых звуках первого слова, с ощутимым усилием принудив себя приблизиться еще на два шага.
— Что надо? — прокаркала старуха, не двигаясь с места, и Ленца шагнул еще раз, заметив, что Фульво так и остался безмолвно и недвижно стоять на пороге.
Сразу к делу; это он ценил в тех, с кем случалось работать, всего более. Как ни крути, а одно неоспоримое достоинство у этой отшельницы имелось — в отличие от ее живущих среди людей товарок, она не имела склонности к долгим рассуждениям и показательным выступлениям, призванным внушить посетителю мысль о ее величии и могуществе. Во-первых, любой их тех, кто приходил сюда, знал о ее возможностях достаточно, а во-вторых, судя по всему, подобные развлечения приелись ей еще лет сто пятьдесят назад.
— Есть человек, — стараясь говорить выдержанно и внятно, пояснил Ленца, вынув принесенный с собой мешочек с дукатами, набитый до треска в швах, и держа его теперь в ладони на виду. — У него есть вещь. Я хочу знать, куда он спрятал ее.
— Убери, — потребовала старуха, кивнув на кошель. — После.
Точно, спохватился он, торопливо спрятав мешочек. В прошлый раз она тоже не стала брать платы заранее; что ж, разумно. Надуть ее, не заплатив по исполнении работы, никто не сможет — кара за подобную выходку будет немилосердной, а получение вознаграждения за еще не сделанную работу, как знал Ленца на собственном опыте, может выбить из колеи и даже вовсе сорвать рабочий настрой. Не говоря уж о том, что довольно обидно, не сумев справиться с поручением, вздыхать и отдавать обратно звонкие монеты, которые уже подержал в руках и которые почти уже начал считать своими. Бывало, что в связи с этим возникали и нехорошие мысли в отношении заказчика…
— Эта вещь, — продолжила старуха, все так же не шевелясь. — Она твоя?
— Не совсем, — замявшись на миг, отозвался Ленца неуверенно. — Я бы сказал, она ничья. Просто сейчас находится у этого человека.
— Ты — держал ее в руках?
— Нет, — вздохнул он с сожалением; та недовольно пожевала губами, и до слуха донеслись обрывки слов неведомого языка, но вполне ясного содержания.
— Есть у тебя вещь, принадлежащая этому человеку?
— Лучше: есть его изображение.
— Дай, — потребовала она, и Ленца, подступив ближе, аккуратно выложил на открытую высохшую ладонь германский талер.
Мгновение старуха пребывала в неподвижности, а потом содрогнулась и отпрянула, словно кошка, внезапно и нечаянно наступившая лапой в кипяток, так же истошно зашипев и скорчившись.
— Убери! — вырвалось из сморщенных губ, и монета отлетела куда-то в темноту у стены.
Bonus сверх платы, невзначай пронеслось в мыслях; ведь не станешь же, уходя, ползать по полу в поисках серебряного кругляша — увесистого, надо заметить, хотя в сравнении с сотней золотых дукатов, конечно, мелочь…
— Есть другое, — торопливо сказал Ленца, на всякий случай отступив на полшага назад. — На золоте.
— Ф-фух! — встряхнувшись, точно ее облепили сотни кусачих муравьев, выдохнула старуха и рывком вытянула руку вперед.
На имперскую марку реакция была куда спокойней; выбитые в металле очертания она почти не рассматривала — повернув монету одной стороной, другой, накрыла ее второй ладонью и ненадолго застыла, глядя мимо посетителя.
— Я знаю, что вещь в его доме, — продолжил Ленца, выждав полминуты тишины. — Но я хочу знать с точностью, куда именно, в какую комнату в этом доме он ее отнес.
— Как выглядит твоя вещь? — по-прежнему смотря в сторону, уточнила старуха; он пожал плечами:
— Как кусок пергамента. Очень старый.
— Хорошо, — повернув, наконец, взгляд в его сторону, кивнула та и (надо же…) подала монету обратно. — Я займусь.
Ленца попятился, пряча марку, ничего больше не говоря, благодаря все высшие и низшие силы за то, что вложили в мозги напарника довольно разума, дабы сохранять до сих пор молчание. Сам он не был тому свидетелем, однако говорили, что излишней болтливости эта старая карга не жалует.