Разумеется, как упомянул уже все тот же Хауэр, если это потребуется Конгрегации — всенародная знаменитость и известный спесивец Курт Гессе станет и бабкой-повитухой, и придворным лицедеем, и даже смиренным верноподданным. Однако у личностей вроде майстера инквизитора, как не раз уже с недовольством отмечали его многочисленные начальники, зачастую имелось собственное мнение о том, что именно пойдет на пользу делу и Конгрегации вообще. Проблема заключалась в том, что на данный момент он этого все еще не решил, хотя от его поведения сейчас будет зависеть многое, и далеко не только лишь отношение принца в предстоящие недели, а именно то самое благо Конгрегации.
— Ждать, — потребовал Хауэр, остановясь перед закрытой тяжелой дверью в одном из коридоров, заставив и без того сумрачные мысли сгуститься тяжелыми тучами. — И, Бога ради, Гессе… — начал он и, не докончив, просто погрозил кулаком, им же стукнув в доски двери. — Словом, ты меня понял.
— А то, — отозвался Курт вполне безмятежно, сумев даже одарить инструктора подчеркнуто дипломатичной улыбкой.
Осталось понять себя самого, докончил Курт мысленно, ощущая на себе косой взгляд Бруно, подозревающий в половине смертных грехов по меньшей мере. В том, что тот видит его насквозь, Курт никогда не сомневался; быть может, именно по этой причине напарник никогда даже не заикнулся о том, чтобы, приняв монашеское звание, а после — и священническое, проследовать по этому логическому пути и далее, уйдя с оперативной службы. Бруно, говоря, что опасается оставить его в одиночестве во благо окружающего мира и его самого, беспечно ухмылялся, однако что-то подсказывало, что шутки в этих словах всегда было маловато.
На стук Хауэра отперли не сразу, а лишь после краткой, но вдумчивой переклички из-за закрытой створы, и после недолгого громыхания засова дверь приоткрылась, обнаружив на пороге зрелище вполне ожидаемое. Быть может, несколько лет назад Курт ждал бы увидеть среди телохранителей столь высокой персоны тех, кого представители всех сословий без исключения кличут одним и тем же именованием «мордоворот из стражи», однако долгий опыт общения как с мордоворотами, так и со стражами несколько исправил сложившийся образ. Человек на пороге вполне соответствовал его ожиданиям: не коротышка, однако и не верзила, не упирающийся в косяки плечами, хотя кольчуга на нем и не висела. Принадлежности к неким высшим сферам не выдавали ни украшенные накидки, ни гербовый камзол; о важной службе и как следствие — хорошей постоянной оплате говорило качество выделки любой кожаной детали его одежды, от ворота до сапог, а также то, что кольчуга явно была тонкой и легкой, а стало быть — дорогостоящей. Было множество и множество мелочей, каковые выявляли тот факт, что не простой боец стоит сейчас на пороге, оглядывая гостей. О качестве же самого бойца позволяло судить не только то, что на подобную службу его таки приняли, но и нечто трудноуловимое в его лице, из-за чего даже обыватель с ходу отличает «мордоворотов из стражи» от тех, кого принято величать «бандитскими рожами». Оставалось только гадать, где именно и как «доверенный человек Императора» нашел столь любопытных телохранителей для будущего престолодержца.
Подобных этой, личин внутри небольшой комнаты, почти во всем сходной с его собственной, оказалось еще четыре. Итак, приветствовать гостей вышло все сообщество. Вряд ли это означает, что торжественное вкушение каши (или что там за изыски сегодня на обед по плану Хауэра) будет проходить при всем этом собрании: стол, отстоящий чуть в стороне от окна, мог вместить не более четверых, зато в стене слева темнела дверь, явно ведущая в смежную комнату, куда наверняка и удалятся все лишние.