— Кроме смерти, — тихо докончил помощник, и Франк осекся, бросив угрюмый взгляд на Бруно.
— Да ты что, — выговорил он сухо и, помедлив, нахмурился еще больше. — Стой-ка, — проронил Франк напряженно. — А ведь я тебя помню. Ты же тот парень из Таннендорфа, который засунул вот его в горящий замок.
— Который меня из этого замка вытащил, — поправил Курт.
— Перед этим едва не отправив на тот свет. И что он тут делает?
— Желает, как и все, увидеться с духовником. За девять лет службы он к отцу Бенедикту уже как-то привык, знаешь ли.
— Службы? — с искренним изумлением переспросил Франк, весьма необходительно ткнув пальцем в помощника. — Этот?.. Врешь.
— Если помнишь, обвинения я с него снял, а больше предъявить ему было нечего. Вот уж несколько лет он помощник особо уполномоченного следователя первого ранга, действующий служитель Конгрегации, с Печатью и Знаком.
— Mirabilia opera tua, Domine [18], — с заметной растерянностью хмыкнул тот. — Нет, я слышал, что у Молота Ведьм на побегушках конгрегатский священник, но не думал, что все так запущено… Ну, отцу Бенедикту видней. Если тебя таки пустят сегодня — на потом какие планы?
— Еще не знаю, — вздохнул Курт, тяжело привалившись к стене; ноги после седла ныли, и составлять какие-то проекты сейчас хотелось меньше всего. — Быть может, возвращусь туда, где был. Или, как знать, погонят куда-нибудь еще. Или позволят остаться. На какое-то время.
— Значит, не по пути, — подытожил Франк. — Жаль. Ну, а мое время выходит, посему завтра я в любом случае выдвигаюсь обратно.
— Ты все так же в Штутгарте и все так же помощником?
— И не жалуюсь. Поначалу бывало порою обидно, что до следователя так и не дотянул, а потом… знаешь, помощником — оно неплохо. С меня не дерут семь шкур, не требуют невозможного, не орут за проваленные расследования, а главное не валят на меня ответственность за других. Посему, если ты думал мне посочувствовать — прими мои искренние соболезнования в ответ… Ну, бывай, — несколько нетвердо сунув в его ладонь руку для пожатия, кивнул Франк. — Любопытно было увидеться спустя столько лет.
— И не говори, — уже вслед уходящему пробормотал Курт, и помощник вздохнул:
— И я его вспомнил. Совсем не изменился.
— В каком смысле?
— Ты за девять лет службы стал несносным и злобным мизантропом, а этот, похоже, на все превратности жизни плевал с кровли Штутгартского отделения. Хотя, быть может, дело все в том, что ты изначально был несносным и злобным мизантропом, с годами эти добродетели всего лишь усовершенствовав.
— Твоих терпимости и человеколюбия с лихвой хватает на двоих, — отозвался Курт рассеянно, сделав шаг вперед, когда дверь в комнату больного приоткрылась, выпустив в коридор понурого старика.
— Гессе, — констатировал старик, наткнувшись на него взглядом, и осторожно прикрыл створку за собою, подойдя к Курту ближе. — Вот и ты.
— «Вот и я»?
— Он ждет, — кивнув через плечо на дверь, пояснил лекарь академии. — Было велено направить тотчас же к нему, как только вы оба появитесь.
— К нему — обоих? — уточнил Бруно, и тот кивнул, с усилием потерев пальцами глаза:
— Обоих, посему, коли уж вы тут, идите… Только вот я вам, парни, что скажу. Если вы задержитесь у него дольше необходимого, если выведете его из равновесия, если утомите — клянусь, вырву кишки и размотаю по кухне для просушки. Этот даровитый юнец держит его в жизни исключительно чудом, и сам он сейчас в таком состоянии, что, того гляди, вот-вот сляжет тоже. Причем это не метафора.
— Знаю, — отозвался Курт. — Я его видел.
— Тогда должен понимать, насколько все нешуточно. Если сейчас отца Бенедикта придется снова откачивать, парень свалится, и уж тогда, случись что… Я ясно выразился?
— Ясно и недвусмысленно.
— Тогда идите, — вздохнул лекарь, отступив от порога. — Там мой assistent; если вдруг что — бегом его за мной.
Курт молча кивнул, открыв дверь; вокруг он не смотрел, но слышал, как снова на короткие мгновения повисла тишина — бывшие курсанты наверняка косились в его сторону, пытаясь понять, чем он, явившийся минуту назад, лучше всех их, дежурящих у этой комнаты так долго и неотступно. Франк оказался прав: любимчик ректора стоял вне всеобщих правил…
За порогом, в короткой комнатушке, со стоящей у стены скамьи навстречу поднялся молодой хмурый парень, и Курт, не дав ему разразиться гневной отповедью, коротко пояснил:
— Гессе.
Парень задумался лишь на миг, молча кивнув и отступив в сторону, дав пройти к двери за своей спиной, и, судя брошенному им взгляду, помощник лекаря уже узнал пришедшего и сам. Курт тоже помнил этого сутулого худощавого парня; в день их знакомства, правда, спина была прямее, глаза — живее, да и худоба не бросалась столь явно в глаза. Тогда еще курсант, сидящий у постели умирающего обожженного следователя, смотрел на мир с надеждой на увлекательное, необыкновенное будущее, а на Курта — как на героя. Сейчас взгляд выражал только усталость и равнодушие. Оставалось лишь надеяться, что — временные, вызванные не слишком жизнеутверждающими обстоятельствами…
Пройдя в дверь, Курт замялся на пороге, шагнув снова, лишь когда идущий следом Бруно подтолкнул его в спину. В покоях отца Бенедикта было как-то неуместно светло и безмятежно — солнце врывалось в распахнутые окна, наполняя комнату еще теплым свежим воздухом, гомоном птиц и солнцем.
— Вот и ты, — повторил за лекарем наставник, приподняв с постели руку, но так и не сумев приглашающе махнуть. — Вот и вы оба… Входите ж, наконец, не топчитесь у двери. Садитесь, — велел он, взглядом указав на два стула подле кровати, когда посетители приблизились.
Лицо духовника было тусклым и осунувшимся, и сейчас острее, чем прежде, стало заметно, насколько он пострел за последний десяток лет…
— Дабы не терять время на малозначащие вещи, — продолжил отец Бенедикт, когда оба уселись, — отвечу сразу на вопрос, который мне задают все, кто входят в эту дверь. Самочувствие отвратное. Нахожусь при последнем издыхании. Благодарствую за соболезнование.
— Я боялся не успеть, — отозвался Курт серьезно, и тот вздохнул:
— Видно, перейти к делам не сложится, покуда вы не выскажете все это сами…
— А вы другого ждали? — с укором выговорил Бруно. — Неужто вы думали, что мы, явившись сюда, первым делом станем обсуждать погоду?
— Да, погода… — скосившись в окно, тускло усмехнулся духовник. — В такой день умирать обидно… В солнечный день обидно, в дождливый противно, в морозный холодно. Единственный выход, чтобы быть довольным — жить вечно.
— Аd verbum [19], — заметил Курт тихо, на миг обернувшись к двери, за которой остался помощник лекаря. — Александер не появится здесь?
— Уже побывал.
— И уехал, — констатировал он с неудовольствием. — Не остался с вами. Хотя найти человека свободней и вольней в решениях, чем он, сложно; его бесчисленные торговые партнеры могли бы некоторое время прожить и без него.
— Давно вы виделись? — с явной укоризной уточнил отец Бенедикт, и Курт снова обернулся на дверь, ткнув в ее направлении пальцем:
— Вы уверены, что этому Гиппократу нас оттуда не услышать?
— Уверен, — с усмешкой кивнул наставник. — Наверное уж я озабочен безопасностью и сокрытием обсуждаемых здесь тайн не менее тебя. Так что же?
— Полагаю, вы и сами это знаете, отец; около году назад — в учебке. Они с Альфредом пытались сделать из меня охотника на стригов. Если б все происходило по-настоящему, Александер имел бы все шансы упиться в хлам.
— У него и сейчас есть такая возможность, — тяжело вздохнул духовник, одарив его многозначащим взглядом. — При том, каков в последние годы круг его общения. Понимаешь ведь, что я разумею вовсе не торгашей и менял. И, к слову, в Ульме он больше не живет. Сейчас Александер «в отъезде по делам», где задержится лет на двадцать: если мы желаем и впредь сохранить его легенду, он должен иметь возможность возвратиться в город как собственный сын, с сохранением всего имущества, прав и возможностей. И как ты полагаешь, где и с кем он проводит большую часть своего времени?.. Оперативная работа для него — не то же, что для тебя, — продолжил тот, когда Курт, поджав губы, умолк. — Вот уж который год ему приходится жить de facto под постоянным надзором своих сородичейи даже во сне следить за тем, какие мысли рождаются в его сознании. Любому своему длительному отсутствию он должен иметь объяснение, причем правдоподобное; порою это возможно, порою нет. Что бы он ни делал, они присматриваются к этому с особым тщанием — и без того у него довольно странностей в сравнении с прочими, а это не может не настораживать. В этот раз он всего лишь сумел появиться здесь на час в одну из ночей на минувшей неделе; это все, что сейчас в его силах.